Сердцебиение - Наталья Шагаева

Вышел из ванной, натянул на себя толстовку, и буквально убежал из собственной квартиры, даже не заперев дверь. Пусть бежит от меня со всех ног. И будь что будет… Не я решаю, как и кому жить, для этого есть могущественные ублюдки, которые возомнили себя вершителями судеб.

Купил в ближайшем магазине бутылку водки, свернул крышку, и начал глотать ее словно воду, пока шел к Насте. Туда, где мое место. В разврат и грязь, к которой привык. Как только Настя открыла мне двери и начала возмущаться, что я пришел без предупреждения, я закрыл ей рот, и отодрал прямо в коридоре, зажимая ее рот рукой, чтобы не слышать ее опостылевших стонов. А потом я сделал это еще раз, в гостиной на ковре. Поставил ее на четвереньки, и вбивался в ее тело, грубо, грязно, дергая за волосы как собачку за поводок, запрещая скулить. Трахал ее, смотря в одну точку на стене и одновременно глотал водку, пытаясь выгнать из своей головы чертовы голубые глаза, белокурые волосы и всю эту чистоту, пачкая себя привычной грязью. А потом так же молча ушел, слушая ругательства и обвинения Насти, на которые мне было абсолютно плевать.

Легче мне не стало, ни на грамм. Я думал, порочное тело шлюхи избавит меня от ощущений нежной кожи Златовласки, а горький вкус водки перебьет ее медовый вкус. Но ни хрена! Все осталось. Ее запах, вкус и нежность остались глубоко во мне.

Заходя в свою квартиру, я уже не ожидал увидеть там Злату. Я, скорее, ждал полную квартиру ментов. Мне вдруг стало на все плевать. Я точно знал, что в тюрьму не сяду, меня убьют еще в СИЗО, прежде чем я успею раскрыть рот.

Но пройдя в не запертую квартиру, я нашел Злату, все так же лежащую на кровати. Она смотрела в потолок, обнимая себя руками, прикрыв грудь разорванной кофтой. Я лег рядом с ней, стараясь не касаться ее тела и не пачкать ее своей грязью. Смотрел с ней в белый потолок, и уже знал, что утром отпущу птичку на свободу, в ее розовый чистый мир, где всегда царит лето.

— Сколько тебе лет? — вдруг спрашивает она осипшим голосом, и я понимаю, что Златовласка плакала.

— Двадцать девять, — отвечаю я, а она вдруг поворачивается ко мне, обхватывает мою руку в желании обнять меня.

— Не надо, малышка. Не трогай меня, не пачкайся, — говорю я, отодвигаясь от нее, одергивая руку. Она застывает, несколько минут просто смотрит на меня, а потом отворачивается к окну. Правильно делает, нечего ей смотреть в мои пьяные пустые глаза, и вдыхать запах Настиных духов и грязного секса.

— Что дальше? — сдавленно спрашивает она. И я впервые могу дать ответ.

— Через… — смотрю на настенные часы, понимая, что до рассвета осталась пара часов. — Через пару часов я отвезу тебя домой. И, надеюсь, мы больше не увидимся. Никогда. — Сказал и почти застонал от того, что грудную клетку сдавило так, что дышать не смог. А Злата молчит. Правильно, мне больше нечего ей сказать. Моя задача проследить, что за мной нет слежки. Ваха давно меня не контролирует, знает, что никуда не денусь. А если вдруг сбегу, он все равно найдет. Девочка много знает… Может, конечно, и ментам меня сдать. Похрен, пусть сдает. Годом раньше, годом позже, какая к черту разница, все равно умирать. Не хочу больше строить пути к отступлению. Я уже по уши в этом дерьме. Мне одна дорога — в ад. Главное, чтобы ее не тронули, ее жизнь я смогу выторговать. Но надеюсь, что это просто паранойя и ничего радикального не понадобится. Мать только жалко. Хотя, больно ей не будет. Я даже иногда ей завидую. Я бы тоже хотел так жить. Ничего не помня и никого не зная, в своих фантазиях и иллюзиях.

Ярослав

У тишины много оттенков. Она бывает как спасительная, так и оглушительно громкая. Еще совсем недавно я любил тишину, считая ее своей спутницей по жизни. А сейчас я люто ee ненавидел. Я молча дал Злате свою толстовку, сделал кофе, пока она переодевалась. Она молча приняла бокал горячего напитка, и так же молча пила его, смотря в предрассветное небо. А я курил, смотрел на девушку и думал о том, что ни разу не видел, как она улыбается.

Мне вдруг стало жизненно необходимо увидеть ее улыбку, узнать, как звучит ее смех. Какая она, когда радуется? Как выглядит ее счастье? И окатывает едким разочарованием от того, что я не узнаю этого никогда.

— Поехали, — выкидываю окурок в окно, выхожу из комнаты, стараясь не смотреть на Злотовласку. Она действительно девочка из сказки. Маленькая принцесса, которая не должна сидеть в заточении. Накидываю кожаную куртку, беру ключи от машины, смотрю, как Злата выходит в прихожую, и прячет от меня свой красивый небесный взгляд. А хочется, чтобы смотрела мне в глаза. Сам не знаю зачем. Просто смотрела и все, чтобы помнить эти чистые глаза.

Мы спускаемся на улицу, садимся в машину и срываемся с места. Мне не нужно спрашивать адрес, я прекрасно помню, где находится дом, на крыше которого случился мой личный апокалипсис. Пытаясь отвлечься от раздражающей оглушительной тишины, смотрю на дорогу и в зеркала заднего вида, вычисляя слежку. Возможно у меня паранойя, но последняя встреча с Вахой не дает мне покоя. Прокручиваю в голове все возможные варианты развития событий, строя план действий. Надеюсь, все это не зря, и я не просчитался. Слежки не замечаю, все спокойно. Пугающе спокойно, как перед бурей.

Заезжаю в большой жилой двор, останавливаюсь на въезде, возле небольшого магазина, теряясь на стоянке среди машин. Глушу мотор, приоткрываю окно, беру пачку, вытаскиваю зубами сигарету, прикуриваю. Смотрю на тихий утренний двор, и эгоистично не хочу ее отпускать. Мне нужна еще минута тишины, чтобы услышать, как бьется ее сердце. Я даже не смотрю в ее сторону, боюсь сорваться и сотворить с девочкой то, о чем мы будем жалеть. Мне достаточно ее чувствовать. Слушать размеренное дыхание и вдыхать аромат полевых цветов.

— Я… Если ты думаешь… то я… — прерывисто, глубоко вдыхая говорит Злата. И я поворачиваюсь к ней, смотрю, как она кутается в мою толстовку, которая ей велика. И сейчас она кажется мне совсем маленькой.

— Просто иди, — разблокировал двери, выпуская птичку из клетки, пусть летит молча, без слов. А она не двигается с места, сидит, обнимает себя руками и кусает губы. Хочется крикнуть, чтобы не мучила меня и бежала, как вчера или позавчера.

— Я… — вновь начинает она, но я перебиваю ее.

— Я сказал выйди из машины! И иди домой! — повышаю тон для того, чтобы она услышала меня, испугалась в конце концов.

— Дай мне сказать! — кричит она, резко поворачиваясь в мою сторону, чтобы я утонул в ее пронзительных глазах. Сжимаю челюсть, вдыхаю через нос, выкидываю окурок в окно, разворачиваюсь к ней, немного подаюсь вперед, и девочка теряется. Твою же мать, Златовласка, что ты со мной делаешь?!

— Ну, говори, — она собирается с духом и мне становится интересно, что же такого она может мне поведать.

— Я хотела сказать, что не собираюсь заявлять в полицию. Я не буду никому ничего рассказывать. Я что-нибудь придумаю… и… В общем, я никому ничего не скажу, — она замолкает, закусывает медовые губки и ждет от меня реакции. Это, конечно, облегчит мою задачу, но девочка еще не понимает, что менты — это еще не самое страшное в нашей ситуации. Но ей не нужно об этом знать. Пусть думает, что поступает благородно. А лучше все забудет и продолжит жить нормальной жизнью. А я давно обречен. И Златовласка здесь ни при чем …