Табу на любовь, или Девочка чемпиона - Алекса Гранд

отрешенно наблюдаю за тем, как она перекладывает ко мне в тарелку шоколадный треугольник, пропитанный сметанным кремом. Отцепляю небольшой кусок вилкой, так же неторопливо отправляю его в рот, а у самого разрозненные догадки гоняют в башке по дикой траектории и расшибаются в пыль.

– Студентка. Отличница наверняка. Сколько Дарине лет? Девятнадцать?

– Двадцать недавно исполнилось.

На три года младше меня. Киваю, пакуя эту информацию на дно отведенного специально для странной девчонки фантомного контейнера, и гадаю, как ее угораздило выскочить за моего брата. На типичную содержанку она не похожа. В присутствии Лехи не млеет. На мою близость реагирует слишком остро.

Все это никак не желает укладываться в стройную схему, или я просто хочу видеть то, чего нет на самом деле, и Рина самая обыкновенная охотница за чужим баблом, готовая ради хрустящих бумажек терпеть прикосновения нелюбимого человека.

Так себе расклад.

– Почему заочка, не знаешь?

– Нет.

Продолжаю допрашивать маму с пристрастием, позабыв развороченный десерт, и, конечно же, замечаю тревожную складочку, прочерчивающую ее высокий лоб. Знаю, что впоследствии нравоучений не избежать, но все равно топлю до победного, пытаясь выудить все детали, которые только возможно.

Почему-то даже мелочи представляются сейчас важными.

– Может, она беременна?

– Это вряд ли, – немного смущаясь, качает головой родительница и понижает голос, как будто я снова превратился в подростка, и мы с ней разговариваем о методах контрацепции. – У Алексея есть… кхм… определенные проблемы в этой сфере. Он за год меняет уже пятую клинику. Пока безрезультатно.

Ухмыляюсь. От новых фактов настроение почему-то резко ползет вверх. На фоне интимных проблем брата Ринкина чувственность воспринимается как-то иначе, словно она принадлежит только мне. Отчего еще более непонятным становится этот нелепый брак.

Почему она до сих пор с ним? Почему не подала на развод, не собрала шмотки и не свалила в закат?

– Сын, – судя по сухому покашливанию матери, все мои мыслительные процессы слишком явно отражаются на моей довольной физиономии, так что приходится поспешно принимать покаянный вид и притворяться, что чужие трудности меня не слишком радуют. – Я очень надеюсь, что все, что я сказала, останется сугубо между нами, и ты не будешь давить брату на больную мозоль.

– Я постараюсь.

– Руслан!

– Я не буду его трогать, если он не будет меня цеплять, ма, – даю то обещание, которое не будет в нашей ситуации ложью, и молча иду на задний двор, где стоят деревянные садовые качели, способные вместить нас с отцом и смешного корги Лиса, семенящего за нами следом.

Сжалившись над коротколапым пушистым облаком, я подхватываю его на руки и замираю, каждой клеточкой напрягшегося тела ощущая надвигающуюся бурю. Батины брови сведены к переносице, скулы проступили острее, и кадык нервно дергается, предвещая серьезный разговор.

– Какой же ты взрослый стал, мальчик мой, – вопреки ожиданиям, тихо выдыхает отец и опускается рядом, взъерошивая мою отросшую шевелюру.

Роется в карманах наброшенной на плечи куртки и выуживает на свет пачку сигарет. Щелчком выбивает одну папиросу и, прикурив, жадно затягивается, окидывая меня пронзительным долгим взглядом.

– Дарина тебе нравится.

Не спрашивает. Утверждает, припечатывая своей убежденностью, и фиксирует, как я дергаюсь, крепче зарываясь пальцами в холку попискивающего Лиса.

– Я прекрасно тебя понимаю, сын. Дарина – красивая девочка. Изящная, интересная, в меру загадочная. С изюминкой. Мужчины таких любят. Только она – жена твоего брата, – выпустив струю дыма, папа озвучивает то, что и без него мне известно, и осторожно кладет свободную руку на мое плечо. – И я, конечно, не вправе тебе ничего запрещать. Но не забывай, своей горячностью ты можешь сломать три жизни. Как тогда.

Замолкая, отец выбрасывает в урну бычок и судорожно подкуривает вторую папиросу, в то время как мою грудь заливает серная кислота, а мозг заполоняют непрошеные выцветшие образы.

Я. Леха. Ринг. И заплаканная светловолосая девчонка, которую мы не поделили.

Наше соперничество закончилось тем, что я экстренно отбыл на смотр в Америку, брат загремел в клинику, а не справившаяся с депрессией Вера – к психологу. Тяжелее всего тогда пришлось родителям. Мать разрывалась между нами двумя, а батя так и не смог найти подход к Лехе, которому дал свою фамилию и пытался воспитывать, как родного сына.

Прокрутив на быстрой перемотке достойную экранизации драму, я встаю с качели и протягиваю руку отцу. Я ценю все, что они для меня сделали, и не хочу доставлять им лишних проблем, так что настойчиво крушу успевшие созреть в отношении невестки наполеоновские планы.

– Я постараюсь держаться от Дарины подальше, – выдавливаю сквозь зубы, хоть этим словам и противится все мое нутро, и, попрощавшись с мамой, отбываю домой.

Чувствую себя выжатым, словно лимон, и отрубаюсь сразу же, как только затылок касается подушки. Просыпаю три звонка будильника, чего со мной никогда не случалось, пока я тренировался в режиме, и добрый час отмокаю под струями прохладного душа.

Смываю с себя как будто прилипший запах чужих свежих духов и методично загоняю в дальний угол все эмоции. Напоминаю себе бомбу замедленного действия и несколько следующих дней забиваю текучкой, чтобы не осталось ни одной лишней минуты.

В конце концов, мне давно не восемнадцать. Я не хочу творить глупости и вполне способен обуздать взбунтовавшиеся инстинкты. Такую мантру я твержу себе под нос, направляясь в бар к Демидову, и ее же вдалбливаю в подкорку, разглядывая вызубренное на зубок меню. Правда, Олег, как назло, поднимает тему, которую я предпочел бы похоронить.

– А что у тебя с той барышней, с которой ты в прошлый раз уехал?

– Ничего.

– Да ну на фиг! Не поверю, что тебе не дала.

– Дала.

– И что? Не понравилось? Горячая вроде штучка.

– Понравилось, – чеканю жестко, вскипая в считанные секунды, и резко себя торможу. Демидов не виноват, что этот базар меня царапает. – Просто… продолжения не будет. Она не свободна.

– Когда тебе это мешало, если девчуля не против?

– Не важно, Демид. Давай замнем.

– Да понял я, понял. Остынь, брат, – товарищ примирительно вскидывает ладони вверх и, действительно, больше не ступает на зыбкую почву.

Делится своими интрижками, с восторгом рассказывает, как спонсоры были рады заполучить спеца из-за бугра вроде меня, и отвозит домой, не упуская случая заценить новенький «Ягуар», стоящий на подземной парковке.

– С такой тачкой любая телка твоя. Ладно,