Первая кровь - Игорь Черемис

Для чисел от нуля до единицы это означало сильное снижение шансов на благополучный финал.

Так что я решил исходить из того, что я задержусь здесь надолго. Но что я могу изменить в своей жизни, чтобы эта самая жизнь сложилась хоть чуточку лучше? В принципе, у меня были готовые рецепты, но я сомневался в том, что хоть один из них сработает.

В последние годы, оставшись после третьего развода в гордом одиночестве, я начал активно читать. Читал всё подряд – фантастику и фэнтези, детективы и шпионские романы. Новомодные жанры тоже попадали в мою электронную читалку и безжалостно прочитывались – так я познакомился с попаданцами. Одни из них наводили шороху в компьютерных играх с полным погружением, а другие покоряли иные миры или наше общее прошлое. Про попаданцев в прошлое я обычно читал, но через какое-то внутреннее сопротивление, граничащее с жалостью.

Дело в том, что в прошлом любой зачуханный читатель исторических книг, посетитель соответствующих форумов и реконструктор древних битв внезапно оказывался супергероем и мессией в одном лице. Он нёс истину в массы, которые, раскрыв рты, внимали ему и по первому слову кидались выполнять странные распоряжения внезапно обретшего просветление товарища. Обычно это приводило к невиданному промышленному прогрессу в отдельно взятой России – имперской, сталинской, брежневско-хрущевской или даже петровско-годуновской. Промышленный прогресс приводил к созданию очень смертоносных игрушек, которых не было у агрессивных соседей – и, как следствие, расширению границ Русского государства до невиданных масштабов, которое мог остановить разве что Ктулху, да и то ненадолго.

Но попаданцы такого масштаба имели наготове полную базу знаний предыдущих поколений – в голове или в специально изготовленном для путешествий во времени ноутбуке. У них на любые возражения противников прогресса находился достойный ответ, к тому же они могли поставить в неловкую позицию любого шведского или немецкого генерала, сколько бы пушек и дивизий у тех не было. В общем, это были правильные попаданцы, оснащенные по последнему слову науки и техники, а не такие неудачники как я.

Моё знание 1980-х было очень и очень фрагментарным. Я помнил, что сейчас у руля страны был Черненко, но какие должности он занимал конкретно в апреле 1984-го – уже не помнил. Черненке наследовал Горбачев, который внезапно начал гонку привычного и прибыльного.

Я видел рассуждения о том, почему Советский Союз всё-таки развалился. Самой распространенной версией был сговор глав трех славянских республик – то есть Ельцина от России, Шушкевича от Белоруссии и Кравчука от Украины. Мол, эти исчадья ада сговорились и разодрали довольно неплохую страну на собственные княжества, оставив несчастного Горбачева не у дел.

В это можно было поверить, если не знать, что происходило после знаменитой пьянки в Беловежской пуще. Ельцин, конечно, у власти удержался, хотя и ценой неимоверных усилий. Его родных потом долго называли уважительно и с большой буквы – Семьей; считалось, что они оказывают сильное влияние на различные процессы в свободной России. Насколько это было правдой, я не знал, но, в принципе, ничего невозможного в этом не видел. А вот Кравчуку и Шушкевичу потом пришлось подвинуться, когда рядом с ними появились более наглые и зубастые конкуренты. Они не бедствовали до конца жизни, но и не катались, как сыр в масле – и, скорее всего, не они решали в 1991-м, быть ли Белоруссии и Украине независимыми странами. Хотя, может, и они – об этом разные авторы продолжали спорить и в середине двадцатых годов следующего века.

В одной из книг меня поразило утверждение, что у СССР не было шансов с тех пор, как Горбачев и его присные реформировали советскую денежную систему, введенную ещё перед началом первых советских пятилеток. Система была странной, в ней имелось два рубля – наличный и безналичный, но она худо-бедно проработала на протяжении шестидесяти лет.

Безналичный рубль считался тысячами и миллионами, если не миллиардами; предприятия и учреждения тратили его на расчеты между собой и с государством, в безнале выдавались кредиты на развитие, которые потом могли запросто списать. С этим безналичным рублем и были связаны те самые «фонды», которые каждый уважающий себя начальник старался «выбрать» до окончания отчетного периода. Какие-то рудименты этой системы сохранились много дольше Советского Союза; я застал их в конце девяностых, когда попал в штат государственного таксопарка – но то было слабым эхом былой борьбы за эти самые фонды. По моему разумению, безналичный рубль был своего рода неразменным пятаком из сказки Стругацких – он не мог закончиться ни при каких обстоятельствах.

Наличные рубли шли на зарплаты. Возможно, на что-то ещё, но в основном – только туда. На эту зарплату граждане покупали товары в магазинах, магазины сдавали выручку в банк, а тот выдавал их обратно на выплату зарплаты. Своеобразный круговорот налички в социалистическом хозяйстве.

Главным было то, что наличные и безналичные рубли не пересекались. Директор завода не мог взять часть безналичного кредита и раздать его своим рабочим или тупо прикарманить. И одновременно не мог использовать наличные деньги для покупки какого-нибудь дефицитного сырья. В общем, система действительно была не от мира сего. Её создателей, кстати, хорошенько уконтрапупили в тридцатые, причем не дав передать свои знания кому-либо ещё, так что, видимо, к восьмидесятым в руководстве страны не осталось никого, кто понимал бы суть этого денежного монстра. Иначе старшие товарищи просто не позволили Горбачеву влезать в эту систему своими шаловливыми ручками, и обналичивания безналичных рублей не случилось бы.

Это решение разрушило систему, а вместе с ней – и всю социалистическую экономику. Миллионы – а, может, и миллиарды – безналичных рублей в одночасье превратились в наличные, сжатые крепкими кулаками кооператоров.

Это время я уже помнил хорошо, поскольку учился на старших курсах. Кооперативные ларьки появлялись буквально везде, с Турции, из Польши и из Китая хлынул поток каких-то непредставимых раньше модных вещей. Правда, стоило всё это не очень дёшево, кооператоры вообще очень боялись упустить возможную прибыль, а потому безбожно задирали цены, но по сравнению с пустыми полками предыдущих лет и талонами на сигареты такое изобилие смотрелось очень выгодно. Я тогда побывал с разных сторон кооперативных прилавков и, можно сказать, проникся. Мне казалось, что когда я пойду строить заборы – то есть делать то, чему меня учили пять лет, – то эти заборы тоже будут стоить дорого, и часть денег от их продажи перепадет и мне. Боги, как я ошибался! Впрочем, тогда все ошибались, потому что не знали главного – печатные станки государственных Монетных