Белая Согра - Ирина Богатырева

Они доходят до моста и останавливаются посередине. Облокачиваются на перила, глядят в воду. Речная трава качается в потоке. Река неглубокая, вода коричневая, но кажется чистой. Чистой и холодной. Течение сильное – вон как легли водоросли. По реке летит звон голосов – выше по течению стайка мальчишек пытается купаться. Они уже разделись, но жмутся на берегу – холодно. Кричат, смеются, подбадривают друг друга, самый смелый вошёл в воду по колено и брызгает на остальных. Слышен весёлый, незлой мат.

– Что, с ними хочешь? – спрашивает брат.

– Вот ещё, – фыркает Жу. – С чего вдруг?

– Не знаю. Тебе же всегда в воду надо лезть. В любую.

– Дурак ты. Ничего не в любую. Да и с ними – я тебе кто?

После моста народу становится много. Не как в городе, но всё-таки. Ездят машины. Проезжают парни на велосипеде, один, который помельче, на раме. Церковь стоит открытая, у двери женщины в платках, разговаривают. Ещё одна проходит с другой стороны улицы, сворачивает к магазину.

И все смотрят на Жу. Просто все. Хочется втянуть голову в плечи, хочется прижаться поближе к кустам.

– Это всё ты, – бурчит Жу, проходя мимо церкви. Женщины у крыльца даже разговаривать перестали, уставились вслед. Жу чувствует их взгляд спиной.

– Я? – изумляется брат. – При чём тут я?

– А кто штаны менять отказался?

– Чем тебе не нравятся штаны? В них хоть не жарко.

– А для них это пижама.

– Какая ещё пижама!

– Натуральная.

Лёгкие льняные клетчатые брюки на резинке, с завязкой, и правда очень удобные, чтобы в них спать. Но кто просил тащиться в них на улицу! Сложно было джинсы переодеть?

– Брала бы да и переодевала, я при чём? – фыркает брат. – Только там Манефа твоя всё время ошивалась.

Да, он прав. Переодеваться при Манефе – да при ком угодно вообще! – Жу не может. Уж лучше пойти по деревне в пижаме.

– Да и вообще, может, дело в шапке? – язвительно говорит брат.

– В смысле?

– В коромысле! Шапка зимняя, штаны летние. Вот и секи.

Но нет, шапку Жу не снимет. Теперь – точно. Уже прошли магазин. Уже показались впереди берёзки – это, наверное, и есть сквер. Между ними чернеет какой-то камень, скорее всего, обелиск. Жёлтое двухэтажное здание, библиотека-клуб осталось слева. И пока они с братом спорят, стоит ли туда зайти, посмотреть и сейчас или на обратном пути – Жу понимает, что они пристроились в хвост какой-то тётеньке, и та сворачивает с дороги на тропу в лопухах и крапиве, а тропа эта ведёт в пролом в заборе, и впереди уже виднеется серое двухэтажное здание с большим крыльцом и надписью: «Школа».

Значит, пришли.

Главный вход закрыт, зато распахнута дверь с левого торца, и над нею висит коричневая колонка, из которой шпарит весёлая дискотечная музычка. Женщина, за которой они сюда свернули, уверенно ныряет в темноту входа. А Жу вдруг чувствует, что идти становится тяжело. К каждой ноге как будто привязана гиря, и они становятся всё тяжелее по мере того, как Жу приближается к школе. Дышать трудно. Жу начинает петлять и в конце концов сворачивает к железным лазалкам, которые стоят чуть поодаль, ближе к забору, за рядком берёз.

Тут гири как будто становятся легче. Жу расправляется плечи, переводит дух, косится на брата. Он делает вид, что ничего не заметил. Что всё нормально, с кем не бывает. Жу закрывает глаза.

Чирикают воробьи. Курлычут голуби. Летают галки, кричат, ходят по железной крыше, стук их коготков слышно даже отсюда. Гремит музыка, какая-то попса, так не подходящая для школы.

– Может, там никого нет? – тихо спрашивает Жу, не открывая глаз.

– Есть, – отвечает брат.

– Откуда знаешь?

– В окнах вижу.

– Да? И чего там?

– Люди. Ходят.

– А что делают?

– Откуда же мне знать?

Лёгкий ветерок шелестит ветками берёз. Солнце пригревает в самую макушку. Жу начинает клонить в сон.

– Может, мы туда не пойдёт? – спрашивает без надежды.

– Баба, – откликается брат. Необидно.

– Нет, ну, правда. Что нам там делать?

– Баба, – повторяет брат со вздохом.

– Я не хочу, ты понимаешь? Мне плохо. Ты разве не видишь? Я не могу туда, я не хочу, мне это противно, неприятно, я вообще никогда…

– Да замолкни, – обрывает брат. – Хватит ссаться. Не твоя же школа.

Жу вздыхает. Стягивает шапку. Трясёт головой, проветривая кудри. Открывает глаза.

И сразу же видит на пороге двери женщину в клетчатом переднике и грязно-розовых бриджах. Она смотрит в телефон, потом убирает его и закуривает. Замечает Жу, прячет сигарету за спину.

– Тебе кого? – спрашивает, хмурясь.

– Валю, – говорит Жу.

– Валю? Какую?

– Меня Манефа Феофановна за молоком послала, – говорит Жу чётко, как у доски.

– А! Так это Шустикову! – понимает женщина. – Дак поздно уже, она в девять приходит, а сейчас-от, глянь, двенадцатый час.

Женщина вспоминает о сигарете, затягивается, потом вспоминает про телефон, достаёт его.

– Сейчас я ей наберу, можот, придёт… – начинает нажимать клавиши.

В этот момент к школе подкатывает на полной скорости старый, раздолбанный велик, и на нём пацан лет десяти. Велик падает в траву, пацан бежит в школу. Увидев его, тётка забывает про телефон, бросает сигарету и поспешно притаптывает. Тут же из пролома в заборе вываливается стайка девчонок того же возраста, две впереди, три сзади, они громко щебечут. В другую дыру, с другой стороны влетают мальчишки, обгоняя друг друга, несутся ко входу, сталкиваются с девчонками, пихаются, слышится весёлая ругань.

– Но, разошлись! – прикрикивает на них тётка. – Спокойно зайти не могут!

– Здрасте, Тётьсвет! Здрасте! – кричат дети и просачиваются мимо неё, втягиваются в школу. Тётьсвет продолжает отчитывать их, заходя следом.

Уходит.

Жу стоит, прижавшись к берёзе. Детей становится всё больше. Они идут и идут в школу, они разного возраста, самые маленькие держатся за руку, постарше слушают музыку с одних наушников. Жу хочется врасти в берёзу, хочется стать берёзой, хочется перестать быть.

– Баба ты, – гундит над ухом брат. – Швабра. Метёлка. Кошка жёваная. – Он изобретателен в ругательствах. Жу держится за ствол, как за спасение.

Тут распахивается окно на первом этаже, и появляется тётя Света.

– Дозвонилась я! – кричит радостно. – Ты банку несёшь?

Жу кивает. Жу не может говорить.

– Зайди, дак, – машет рукой тётя Света.

И исчезает за тюлевой занавеской, оставив окно распахнутым.