Тигр. История мести и спасения - Джон Вэйллант

Возможно, Ленин к этому стремился, но воплотил это Сталин: он сумел разобщить и дезориентировать отдельных людей и целые народы, оторвав их не только от привычного окружения, но главным образом от самих себя. Калининград наглядный тому пример. После того как город сровняли с землей, изменили до неузнаваемости и переименовали, его и одноименную область населили русские. Родители Маркова тоже стали частью этой масштабной геополитической коррекции, но в том, что произошло с ними, не было места случайности. Илья Марков служил в Балтийском флоте корабельным механиком, и его профессиональные качества, несмотря на тяжелое ранение, полученное во время войны, довольно высоко ценились. Мать Маркова тоже работала в военно-промышленном комплексе, и можно только догадываться, до какой степени ее быт напоминал страшные фантазии Оруэлла: ей, зачастую лишенной поддержки мужа, пришлось строить жизнь на руинах разграбленного средневекового города, превратившегося в военную зону и отрезанного от всего остального мира.

Еще не отгремело эхо Великой Отечественной войны, когда СССР начал накапливать силы и готовиться к холодной войне. Пока советские ученые и инженеры пытались усовершенствовать вездесущий АК-47 и проводили первые испытания ядерного оружия, страна восстанавливалась после военной разрухи и казавшегося нескончаемым кошмаром сталинского режима. За два десятилетия, предшествовавшие рождению Маркова, около 35 миллионов человек — более одной пятой всего населения — погибло в Советском Союзе в результате голодомора, политических репрессий, геноцида и военных действий. Миллионы других были заключены под стражу, сосланы или насильно переселены на огромные расстояния. Возможно, за исключением Китая времен Мао Цзэдуна трудно представить себе страну, настолько же израненную как снаружи, так и изнутри.

С 1953 года, как только Сталина не стало, суровая действительность его империи начала приоткрывать свое лицо остальному миру, а в скором времени дала трещину и начавшаяся в 1949 году братская дружба советского и китайского народов. Последствия этого раскола проявились в конце пятидесятых, когда Мао Цзэдун обвинил отца советской оттепели Никиту Хрущева в том, что тот предал идеалы Маркса. В то время Китай, бьющийся в агонии Великого похода Мао, во многом встал на разрушительный путь ленинско-сталинской политики, что привело страну к одному из самых страшных периодов голода за всю ее — а возможно, и не только ее — историю. С 1958 по 1962 год Китай силился во что бы то ни стало создать иллюзию развития промышленности, неустанно производя тонны бесполезной низкокачественной стали, но делалось это в ущерб производству основных продуктов питания. Этот бессмысленный масштабный проект не просто обескровил сельское хозяйство, лишив его рабочей силы, но и обезоружил его: в тщетной попытке нарастить объемы производства по указу правительства было переплавлено все, что можно, даже плуги и лопаты. В надежде сохранить лицо и скрыть истинные затраты на Великий поход Китай не прекращал экспортировать зерно в ряд стран, включая и Советский Союз, в результате чего десятки миллионов китайских крестьян умерли от голода.

Не желая принимать на себя ответственность за эту катастрофу, Мао обвинил во всем Хрущева, когда тот отозвал из Китая советских военных советников и потребовал возмещения весьма серьезного долга, накопленного Китаем за годы корейской войны. Коммунистическая партия Китая оказалась в эпицентре жесточайшей борьбы за власть, которую Мао мог выиграть лишь непомерной для его народа ценой. В Кремле еще не утихло эхо тридцатилетнего правления Сталина, и развивающийся по слишком знакомому сценарию культ личности Мао Цзэдуна стал одной из причин, побудивших Советы отдалиться от своего коммунистического «младшего брата». Отношения между странами испортились, что привело к обострению обстановки на спорных участках границы, длина которой в то время достигала 7,5 тысячи километров. Территории, на которые решил претендовать Мао, более века принадлежали России, но его это не смущало.

Болевые точки, на которые надавил Мао Цзэдун, воспалились еще в девятнадцатом веке, когда будущие сверхдержавы подпирали друг друга подобно тектоническим плитам. Тогда формировалось лицо мира, каким его знаем мы, и тогда же начали накапливать потенциал разногласия национального, культурного и географического характера. В середине столетия положение Китая было незавидным: он был ослаблен участием в опиумных войнах с Францией и Великобританией; ситуацию усугубила затянувшаяся волна внутренних мятежей, в результате которых Маньчжурия оказалась практически незащищенной. Российская империя незамедлительно воспользовалась этой брешью в оборонительных редутах своего соседа, в 1858 году присоединив к себе спорные территории к северу от Амура. Спустя два года Александр II пошел еще дальше, вынудив Китай подписать Пекинский договор, по которому России отошла еще одна часть Внешней Маньчжурии — современное Приморье и юг Хабаровского края. В середине шестидесятых годов двадцатого века Мао сделал попытку вернуть эти земли.

Составляя план Великого похода и ведя борьбу за лидерство в китайской компартии, председатель Мао попутно выступил с бурной критикой Пекинского договора и дошел до того, что потребовал возврата границ в исходное состояние. К 1968 году советско-китайские отношения окончательно испортились, в результате чего образовался новый фронт холодной войны. Его эпицентром неожиданно стал небольшой островок на реке Уссури, в тридцати пяти километрах западнее Лучегорска. Русские называют его Даманский остров, а китайцы Чжэньбао — «драгоценный». В принципе этот клочок земли, регулярно страдающий от наводнений, не представляет собой никакой стратегической ценности. Однако неоднозначность его расположения полностью соответствовала целям Мао Цзэдуна, которому требовался универсальный символ былых унижений от давно уже не существующей царской России.

В конце 1968 года на острове и близлежащих берегах Уссури начались частые столкновения — настоящие бои — между советскими и китайскими пограничниками. «Потом из Северного Китая были подтянуты резервы — и на каждого сибиряка стали наваливаться по нескольку человек. Китайцы вооружались баграми, кольями и палками с вбитыми в них гвоздями»[17], — писал генерал-лейтенант Виталий Бубенин, получивший звание Героя Советского Союза за храбрость в этих сражениях. «Бронежилетов тогда еще не было — от гвоздей спасали толстенные зимние полушубки. Потом мы поняли, что традиционным способом много не навоюем — выстругали рогатины и обзавелись булавами на манер богатырских. <…> В первом же бою это оружие показало себя самым лучшим образом: общую толпу стопорили рогатинами, а прорвавшихся глушили булавами. Оружие приобрело бешеную популярность на всех близлежащих заставах».

Видимые издалека, всполохи этих сражений на фоне залитого лунным светом снега и голого ивняка напоминали о первых схватках трехсотлетней давности между казачьими и маньчжурскими полками. Мао, как теперь принято считать, умело спекулировал на конфликте прошлых лет, разжигая межнациональную рознь, столь необходимую для его политических целей. Однако себе в противники он выбрал одну из сильнейших ядерных держав; это была дерзкая и опасная игра. 2 марта 1969 года, спустя две недели после того, как Владимир Марков достиг призывного возраста, строжайший приказ о неприменении огня на границе был нарушен китайской стороной. Операция была тщательно спланирована, русских пограничников застали врасплох. В самой крупной со времен Второй мировой войны перестрелке на границе погиб тридцать один советский солдат. Спустя всего несколько дней на берега Уссури были стянуты тысячи китайских и советских солдат и сотни единиц артиллерии.