Заложница убийцы - Ася Невеличка

пьяно шепча ему непристойности на ухо.

— Ты нарываешься, детка, — многообещающе смеялся он.

— Да, — радостно поощряла я и гладила ему грудь в разрезе расстегнутой рубашки.

В такси мы уселись на заднее сидение, братья — по бокам, я — посередине, и практически сразу перешли к провокационным действиям.

Мое желание и их отклик пьянили хлеще вина. Я подставляла губы Дену, потом — Диму, млела от их ласк и постанывала, не стесняясь свидетеля за рулем.

Сегодня я поняла главное — я могу себе позволить больше, чем другие. Потому что я особенная! Потому что я принцесса, и мой избранник станет главарем отцовской банды. Владимир никогда не давал мне забывать об этом. Но теперь это приобрело пикантность.

А что если избранников будет двое? К тому же наследников банды Кострова?

Как выкрутится Владимир, чтобы его дети не поссорились?

Снова я — яблоко раздора. Но я не хочу разводить близнецов. Мне приятно их объединять.

— Приехали, — подал голос водитель, вытаскивая из сладкого омута страсти.

Пока Дим ворчал и расплачивался, Ден на руках тащил меня в дом. Я снова хихикала, наблюдая, как Дим торопится нас нагнать.

Да, они этого подарка ждали не меньше меня! Вопрос — чего тогда ждали?! Я же с пяти лет с ними неотлучно.

Дверь открыли с ноги. Прихвостни Владимира даже не пытались нас задержать, быстро передавая нас по цепочке по рации.

Мы ввалились в спальню и сразу рухнули на постель. Мне этого не хватало. Возможности откинуться горизонтально и плыть на волнах чувственности, ощущать на себе руки парней, их поцелуи.

Я пассивно позволила раздеть себя. Смотрела из-под полуопущенных век, как раздеваются братья, и снова закатывала глаза, погружаясь в сумасшедшие ощущения.

Мне было все равно, кто трогает, гладит и касается меня. Я никогда не делила Дена и Дима. Никогда не проводила между ними соревнования, кто лучше. Они были мои, оба в равной степени близкие и родные.

Я разучилась их стесняться и хранить от них секреты.

Выгнулась, почувствовав горячие губы на соске, и вскрикнула, когда на втором повторились те же ощущения. Между ног потекло. Внизу живота набухал пульсирующий узел, готовый взорваться в любую секунду.

Я уже не могла открыть глаза, придавленная новыми, откровенными ощущениями. Мы никогда не лежали в постели голыми. Настолько близко, что я чувствую бедрами прижимающиеся ко мне напряженные члены. Чувствую, как Ден в нетерпении двигает бедрами и трется о мои.

Я теряюсь от многих точек соприкосновения, и у меня сносит крышу. Чувственно. Эротично. Слишком интимно!

Та степень близости, когда уже нет меня или их. Есть мы! Между нами растворяются границы, и остаются миллиметры оболочки, сдерживающей нас от полного поглощения друг другом.

Я дрожу, понимая, как близко подхожу к новому для себя откровению. Парни шипят и рычат, стараясь сдерживаться, но их самих рвет от нетерпения.

— Ты первый?

Я не разбираю голоса, но мне все равно, кто из них будет первым. Я все равно принадлежу им обоим. Но хнычу, когда меня крутят, переворачивают, прекращают целовать и гладить. Я чувствую настойчивые прикосновения внизу, но мне-то хочется больше! И я снова хнычу, не в состоянии произнести слова связно.

Вздрагиваю, когда дверь с удара открывается и врезается в стену.

— Какого хрена тут происходит?! — рычит Владимир, и парни резво отскакивают от меня, оставляя обнаженной и распятой на постели под гневным взглядом Кострова.

Ненавижу его! Всегда всё портит!

— Убирайся! Это моя комната! — ого, а пьяненькая — я смелая!

— Вот именно, — холодно подчеркнул Костров. — Это комната твоя, а вам вход сюда строго запрещен!

— С чего бы?..

— Штаны надели и марш по своим спальням.

Мы переглянулись. Ого, папаня, похоже, не в курсе, что спальни уже давно перепрофилированы.

Я фыркнула и откинулась навзничь. Ничего. Сейчас разойдемся, а через час, как Костров уйдет, продолжим.

Но через час я отрубилась. А проснувшись утром, не обнаружила рядом парней.

Они что, всерьез решили послушаться папеньку?!

Я натянула халат и выскочила из спальни. Сразу остановилась и развернулась.

— А вы что тут делаете?

У двери стояли два бойца, лениво привалившиеся к косякам. Сразу видно, с ночи стоят.

— Приставлены охранять, — протянул один.

— Меня?

Второй кивнул.

— От кого?

— От близнецов.

— Что-о-о?!

Неужели Костров пошел на это?! Разделить меня от братьев? Братьев от меня?!

Он в своем уме?

Неудивительно, что в его личном кабинете у спальни мы оказались все вместе в сопровождении двух приставленных стражей.

— Пап, ты не имеешь права!

— Ты о правах мне еще покачай, — отбрил Костров Дена, безмятежно поправляя манжеты и завязывая галстук.

— Она — наша, — безапелляционно напомнил Дим.

— Она в первую очередь — МОЯ! Я запретил трогать ее до девятнадцати.

— Мы не трогали… — смутился Ден. — Мы бы не стали до конца…

— Кому другому лапшу на уши вешай. А ты чего прибежала?

— Требую вернуть моих мальчиков мне!

Владимир зарычал, дернул узел на галстуке и перекосил его:

— Они в первую очередь МОИ! — он развернулся от зеркала к нам, гневно сверкая глазами. — Вы все живете в моем доме! И следуете моим правилам!

— Так что, нужно всего лишь съехать из твоего дома, чтобы жить по своим правилам? — Дим ступил на зыбкую почву, и мы с Деном моментально подобрались и встали к Диму поближе, чтобы дать отпор гневу Кострова.

— Это мой город! — тихо проговорил Владимир, только от его спокойствия озноб пошел по коже.

Мы промолчали. Спорить с главарем глупо. Он из-под земли достанет, если мы не согласимся жить по его правилам. Это и так понятно.

— Когда там у тебя день рождения? — проворчал Ден, подписывая капитуляцию.

— Через два с половиной месяца, — уныло сообщила я и услышала тяжелые вздохи с двух сторон.

Владимир был последователен в наказании. Теперь нас тщательно разделяли друг от друга стеной, столом, даже автомобилями, довозившими до университета.

Это было стремно. Я только научилась принимать наличие близнецов как подарок свыше, когда меня насильно оставили одну, без защиты, без обожания и привычных плюшек от от них.

В такой странной изоляции долго протянуть мы просто не могли! Но, помимо дома, мы пересекались в других местах. Ну и пусть, что в общественных. Зато там между нами не посмел никто встать.

— Мийка! Малышка! Иди