Пальмы в снегу - Лус Габас

Хосе и Антон переглянулись.

– Не думаю, что Гарус это одобрит, – заметил Антон.

– Да ладно! – беззаботно ответил Хакобо. – Он и не узнает. Когда мне еще выпадет шанс поводить такую машину.

Хосе пожал плечами и сел впереди.

Расположившись на сиденье между отцом и Мануэлем, Килиан смог как следует рассмотреть Хосе. Он заметил тесную, даже дружескую связь между ним и Антоном – ничего удивительного, они давно знали друг друга. Когда отец с матерью впервые прибыли на остров, Хосе приставили к ним боем, «мальчиком на побегушках» – так называли молодых слуг, которые помогали белым работникам по дому. У каждого белого был такой помощник, а у семейных – и того больше, потому что кому-то нужно было присматривать за детьми. Годы шли, и Антон сумел убедить управляющего, что трудолюбивый буби, умеющий ладить с людьми, сможет руководить работами в сушильне какао-бобов – самой сложной частью процесса. Так Хосе занял должность бригадира, что являлось редкостью, поскольку обычно бригадирами назначали белых (а самая тяжелая работа доставалась нигерийцам из городка Калабар). Со временем Гарус вынужден был признать, что у сложившегося мнения по поводу буби – что они ленивы и неспособны, – есть исключения.

Проехав по прямым улицам Санта-Исабель с расположенными как по линейке белыми особнячками и броско одетыми пешеходами, они продолжили путь по пыльной грунтовке, среди первых густых рядов какао.

– Вы все увидите, масса, – сказал Хосе, наблюдая за Килианом через зеркало заднего вида. – На равнине у нас растут только шоколадные деревья да пальмы. На холмах – кофейные посадки. А повыше – бананы и абака, манильская пенька.

Килиан благодарно кивнул. Хосе был рад в очередной раз описать дорогу, как в свое время описывал ее сперва Антону, а потом и Хакобо. Отец и Мануэль молча смотрели в окна, открытые, чтобы впустить свежий воздух. Километров через пять Мануэль указал Килиану на указатель, и тот задохнулся от изумления. Сарагоса! Правда, это было всего лишь название деревеньки рядом с плантацией.

– Ее основал первый владелец Сампаки, – сообщил Антон, когда они проехали дерево высотой метров двадцать. – Мариано Мора.

Килиан уже слышал о нем, и его переполнил восторг, что он своими глазами видит то, о чем слагали истории.

– Ты ведь помнишь, Килиан, что он родился по соседству с Пасолобино? – вставил отец. – А тут он выстроил церковь.

Мануэль подсчитал в уме: получалось около пятидесяти лет назад.

– Ты его встречал? – спросил он.

– Нет. Когда мы с матерью только прибыли, он уже умер от тропической лихорадки. Но его помнят здесь как работящего и бережливого человека.

– Все горцы такие! – прихвастнул Хакобо.

– А кому перешли плантации? – спросил Мануэль. – Его детям?

– Нет. Детей у него не было. Плантации отошли его племяннику, и семья племянника до сих владеет ими. Но они живут в настоящей Сарагосе. Единственный, кто приехал работать сюда, – Лоренцо Гарус. Он одновременно и управляющий, и главный акционер.

Деревушка состояла всего из нескольких хижин, и через несколько секунд они поравнялись с межевым столбом. Хакобо притормозил возле двух охранников с винтовками, которые как раз прощались с третьим. Звали его Максими-ано, как услышал Килиан. Этот Максимиано ему не понравился. Высокий и мускулистый, с изрытом оспинками лицом. Взяв коробку, протянутую ему через окно Хосе, он молча удалился.

– А кто это был? – спросил Хакобо, вновь разгоняясь.

– Не знаю, – ответил отец. – Кто-то с другого поста, видно. Иногда они меняются.

– Первый урок тебе, Килиан, пока мы не въехали на плантацию, – объяснял Хакобо. – Охранникам нужно регулярно привозить подарки: табак, напитки, даже яйца подойдут. Чем чаще ты это делаешь, ты быстрее они приезжают на вызов.

– Обычно проблем не бывает, – добавил Антон, согласно кивая, – но кто знает… Как-то на соседней плантации работники подняли бунт, протестуя против условий работы. Повезло, что прибыла местная охрана. – При этих словах Килиан занервничал, и Антон заметил это. – Да ты не волнуйся, сынок, это давно уже было. Сейчас ничего такого нет. Кстати, в обязанности белых работников входит улаживание конфликтов с местным населением. Ты все узнаешь.

Они приближались к Сампаке, и Хакобо сбросил скорость. Санта-Исабель произвел впечатление на Килиана, но когда они въехали в Сампаку, у него дыхание перехватило. Пейзаж полностью сменился. Теперь машина двигалась по красноватой дороге в окружении высоченных пальм, закрывавших кронами солнце. Невероятная игра света и тени завораживала, и любопытство Килиана достигло высшей точки. Что его ждет в конце этого бесконечного тоннеля? Казалось, его влечет какая-то неведомая сила, и голос в голове нашептывал, что, пройдя путь до конца, он уже не будет прежним. Тогда он еще не знал, что через несколько лет ему придется заказывать новые пальмы для аллеи, ставшей символом одной из самых лучших плантаций на острове, чья площадь насчитывала девять сотен гектар.

В конце аллеи Хакобо притормозил, чтобы поздороваться с низеньким, кудрявым мужчиной, подметавшим ступеньки особняка.

– Как дела, Иеремия? Хватает тебе кур?

– Достаточно, масса, кур много! – улыбнулся буби. – Яиц на всех хватит. С возвращением вас!

– Иеремия – мастер на все руки, – объяснил Хакобо Килиану и Мануэлю. – Он и привратник, и сторож, он будит нас по утрам и приносит хлеб. А еще в его ведении курятники, и он объясняет садовнику, что и как нужно делать. – Он снова высунулся в окно и крикнул: – Эй, сторож! Запомни этих парней, потому что они часто будут уезжать по ночам!

Иеремия кивнул и помахал вслед машине, медленно пробиравшейся среди кур и коз.

Перед ними открылась довольно широкая площадь, – как и плантация, она называлась Сампака, – на которой располагались два бассейна: один для чернокожих, другой для белых, и Килиан понял, что придется учиться плавать. Слева и справа от площади были так называемые дворы: Йаката и Упсида, или сокращенно Обсе. На каждом дворе стояли сушильни для какао-бобов, склады и гаражи. Вообще, Йаката и Обсе – это были делянки на плантации, и они соревновались между собой, а здесь, в поселке, была их база. На протекавшей через Сампаку речушке стояла маленькая гидроэлектростанция, питавшая электричеством цеха и жилые дома. Здесь также имелась церковь, больше похожая на часовню, и была больница с хирургическим кабинетом и двумя палатами на четырнадцать коек каждая. В самом большом из дворов стояли дома работников-европейцев, преимущественно испанцев.

Килиан был ошеломлен. Несмотря на все рассказы, он и представить не мог, что здесь находится маленький город с сотнями обитателей, да еще в окружении невероятного пейзажа. Куда ни глянь – везде что-то происходило: чернокожие мужчины, одетые в рубашки цвета хаки и короткие штаны, босые или в запыленных кожаных сандалиях, переносили мешки и ящики, грузовики везли куда-то рабочих…

К горлу подкатил комок, радостное возбуждение сменилось головокружением. Ему стало страшно! Рядом с ним были отец, брат и новый друг Мануэль, а у него перехватило дыхание. Как он сможет влиться во все это? Привыкнет ли к этой чертовой жаре, из-за которой он вот-вот задохнется. Килиан не мог ни дышать, ни думать. И он чувствовал себя трусом. Закрыл глаза, и перед внутренним взором возникли знакомые образы: снег, падающий на покатые крыши, огонь в камине, мать у плиты, коровы, переступающие по камням мостовой. Образы успокаивали, но… он уже скучал по дому. Он бы сейчас все отдал за то, чтобы закрыть глаза и оказаться в поместье Рабалтуэ. Но эту слабость нужно перетерпеть. Что бы подумали отец с братом, если б смогли прочитать его мысли?