Средневековая Русь. От призвания варягов до принятия христианства - Клим Жуков

Существовало два основных торговых пути. Первый – волжский, в Каспийское море: через Ладогу шли по Волхову, доходили до Волховских порогов, обходили их по волокам, а потом спускались вниз по Двине, затем снова по волокам переходили в Волгу и плыли дальше. Однако если начинались какие-либо конфликты с хазарами, данный путь оказывался перекрыт. С хазарами, как известно, воевать было весьма затруднительно – приходилось дружить, чтобы не потерять регулярных торговых связей. Интересный факт: когда в конце IX века князь Олег поссорился-таки с хазарами, начав собирать дань с тех племен, которые раньше контролировали хазары, поток в Европу серебра (а это был основной товар, который вывозили из Персии) прекратился почти на двадцать лет: хазары просто перестали пускать корабли через Волгу. Кстати, на данный момент насчитывается 23 сообщения арабских авторов о русах, и все они четко разделяют русов и славян.

Второй торговый путь лежал в Константинополь. Это так называемый путь «из варяг в греки»: не по Волге в Каспий, а по Днепру в Черное море и оттуда уже, непосредственно через Босфор и Дарданеллы, – в Средиземное море. Впрочем, чисто торговлей у русов-скандинавов дело все равно не ограничивалось: арабские авторы оставили много свидетельств о резне и погромах, регулярно учинявшихся северными мореплавателями с буйным темпераментом. Кстати, мусульмане писали о них с некоторым ужасом, потому что, по их словам, эти северные люди совершенно нецивилизованные, никогда не сдаются, предпочитая плену самоубийство.

Сохранился леденящий душу рассказ об одной из подобных схваток, в которой единственный оставшийся в живых, еще безусый юноша, залез на дерево, чтобы его не смогли достать, и резал себя ножом до тех пор, пока не упал на землю замертво. Впрочем, несмотря на то, что нередко подобные стычки с арабами заканчивались гибелью большей части экспедиции, основные их силы умудрялись возвращаться домой с добычей и пленными.

Переправлялись они по водным путям вполне определенным образом. Добираясь по Балтике, скажем, до Ладоги, они оставляли там свои драккары (корабли-драконы, суда океанского класса) – и пересаживались на местные моноксилы, однодревки. Вообще, большое заблуждение думать, будто моноксил – это лодочка, выдолбленная из одного ствола. То есть это, конечно, тоже будет моноксил, но в основном у подобных судов из одного ствола был сделан только киль, на который потом набивались дощечки, составлявшие борта. Эти плоскодонные суденышки могли ходить по рекам даже на мелководье. Поэтому там, где драккар и уж тем более кнорр, то есть большое грузовое судно, осаживались довольно глубоко, груз перебирали на несколько маленьких суденышек и на них уже отправлялись дальше. Понятно, что с такой логистикой со всеми подряд ссориться нельзя.

По морю добираться до мест назначения было бы все-таки ближе, и если скандинавы не пользовались морскими маршрутами, то, вероятно, были веские причины, заставлявшие плыть дольше и сложнее – по рекам, через волоки. Одной из таких причин могла быть необходимость огибать все побережье Франкской империи. У франков, скорее всего, не было флота в постоянной готовности, зато викингов они знали не как «родсман», а именно как «викинг», и иллюзий никаких не испытывали – наоборот, при любой возможности старались причинить тем неприятность.

На территориях же, по которым пролегали речные пути скандинавов, они, как мы уже отмечали, вели себя по-разному, в том числе и как мирные торговцы. Это подтверждает тот факт, что первые торгово-ремесленные поселения на нашей земле, выдающие вполне определенное скандинавское присутствие, появляются в VIII веке: например, Ладога. Там жили не только скандинавы, но и славяне (точнее, словене, то есть будущие новгородцы) и местные финно-угры.

Современники отмечали, что у многих викингов имелся не только широкий франкский клинок с большой канавкой (для военных нужд), но и хозяйственный инструмент – пилы и молотки для нужд строительных. Можно сделать вывод, что скандинавы занимались последовательной колонизацией славяно-финских земель – или, по крайней мере, внедрением в местный контингент.

Справедливости ради нужно упомянуть еще о нескольких версиях происхождения слова «русь». Одна из них была впервые высказана довольно давно, ее придерживался еще М.В. Ломоносов. Заключается эта версия в том, что «русь» – это исконно славянское слово, родственное некоему исходному праслову, которое отразилось в южном притоке Днепра, – Рось. А от «роси» уже рукой подать до россов и русов, ведь это фактически одно и то же слово. Так что никакого отношения к скандинавам «русь» не имеет и иметь не может: это исключительно наше, местное славянское самоназвание. Эту теорию, кстати, горячо поддерживал Б.А. Рыбаков, известный советский археолог, перу которого принадлежат замечательные книги «Ремесло Древней Руси» и «Язычество Древней Руси».

Есть, правда, в этой теории одно лингвистическое «но». Принимая ее на веру, мы сразу же делаемся заложниками современного написания слова «рось». А ведь в X–XI веках оно писалось совершенно по-другому: РЪСЬ. То есть наше привычное «о» было вовсе не «о», а сверхкраткий редуцированный гласный звук, отдаленно напоминающий «о». И современный мягкий знак тогда еще не был мягким знаком – он был похож, скорее, либо на очень короткое «е», либо на очень короткое «и» (то есть, опять же, был редуцированным гласным звуком). Все вместе звучало примерно как Росе.

И только в XII веке, когда произошло такое великое для русского языка событие, как падение редуцированных, когда в слабой (безударной) позиции «ъ» и «ь» окончательно превратились в современные твердый и мягкий знаки, а в сильной (ударной) позиции они наконец переросли в полнозвучные «о» и «е», – только тогда это слово стало звучать как «рось». Но то было в XII веке, когда Русь уже давным-давно сложилась.

Кроме того, почему-то местные жители этой самой Роси, по всем уже упомянутым лингвистическим законам, назывались порошане, а никак не росьцы, не русские и не русы. По этой самой Роси в описываемое время, то есть где-то около IX–XI веков, проходила граница со степными народами. Отсюда вывод: Рось не была никаким центром, который мог бы дать название окружающим территориям. Это была не более чем граница, окраинная территория.

М. Ломоносов был сторонником еще одной, достаточно экзотической теории. Он полагал, что слово «русы» может происходить от иранского «роксоланы», которых он считал прямыми предками русов. То есть рокс – рус. Однако здесь, опять же, стройным рассуждениям мешает пресловутый лингвистический вопрос. Допустим, что мы действительно являемся потомками неких ираноязычных народов и наш язык действительно развивался из их языков: стало быть, название «роксоланы» должно было трансформироваться в «русь». Но загвоздка состоит в следующем. Мы можем весьма достоверно объяснить, как, например, иноязычные «родс», «родсман», «рось» и прочие подобные варианты превратились в «русь»: все это просто испорченные слова из чужих языков. А вот если это было исконно наше слово, что логично вытекает из рассуждений Ломоносова, то оно должно было трансформироваться вместе со всем языком, по одним и тем же законам. Так какие же конкретно лингвистические процессы превратили роксолан в русь? Об этом никто не знает. Скорее всего, потому, что таких процессов просто не существует.