Расцвет и закат Сицилийского королевства. Нормандцы в Сицилии. 1130-1194 - Джон Джулиус Норвич

Здоровье Лотаря стало быстро ухудшаться; и все его приближенные понимали, что дни его сочтены. Он и сам это знал, но не хотел останавливаться. Он был немец и хотел умереть в Германии. Райнульф, Роберт Капуанский и вассалы из Кампании сопровождали его до Аквино, где проходила граница нормандских владений. Отсюда, оставив восемьсот своих рыцарей помогать мятежникам после его отбытия, император двинулся дальше по дороге, ведущей к Риму, но, не дойдя до города, повернул к Палестрине. Для него уже больше не могло идти речи о возвращении Иннокентия на престол святого Петра. В монастыре в Фарфе он попрощался с папой. С этих пор Иннокентий должен был сражаться сам.

Хотя они шли со всей скоростью, на которую была способна его павшая духом, наполовину разбежавшаяся армия, император достиг подножия Альп только к середине ноября. Его спутники умоляли его перезимовать здесь. Болезнь все больше овладевала им; будет безумием, говорили они, пересекать Бреннер в такое время года. Но старик знал, что не может ждать. Со всей решительностью умирающего он настоял на своем и к концу месяца спустился в долину Инна. Но тут последние силы покинули его. В маленькой деревушке Брайтенванг в Тироле он наконец остановился; его отнесли в бедную крестьянскую хижину; и здесь 3 декабря 1137 г. в возрасте семидесяти двух лет он умер[13].

За двенадцать лет, прошедших после его прихода к власти, Лотарь Зупплинбургский доказал своим германским подданным, что достоин занимать имперский трон. Честный, храбрый и милосердный по меркам своего времени, он вернул мир в страну, раздираемую междоусобицами; ревниво относившийся к своим императорским прерогативам, он был также искренне верующим человеком и приложил много усилий, чтобы исцелить церковь от раскола. В общем, его соотечественники, когда он их покинул, были более счастливыми и процветающими, чем во времена его вступления на трон. Однако к югу от Альп он, по-видимому, потерял свое чутье. Италия для него была незнакомой и чужой страной; ее народу он не доверял и не понимал его.

Так и не решив точно, является ли его главной задачей вернуть в Рим истинного папу или сокрушить короля Сицилии, Лотарь не исполнил ни того ни другого; отсутствие четкого плана породило в нем неуверенность, которая толкала его к проявлению нехарактерной для него жестокости, с одной стороны, и к опасной беспечности – с другой.

Он слишком поздно понял, что его демонстрация собственного могущества в континентальных владениях короля Сицилии была борьбой с тенью и что единственным способом подчинить Рожера являлось его полное уничтожение. Если бы император бросил все свои силы с самого начала на морскую атаку против Палермо, он мог бы преуспеть; но ко времени, когда он осознал необходимость подобного шага, его армия готова была взбунтоваться, папа из союзника все более превращался в антагониста, а сам он, ослабевший от усталости, непривычного южноитальянского климата и быстро развивающейся болезни, медленно умирал.

Прошло меньше трех месяцев после того, как имперская армия покинула Монте-Кассино, когда императрица Риченца закрыла глаза своему мертвому мужу; но к этому времени Рожер уже восстановил контроль над большей частью своей территории. Трудно найти более убедительное оправдание его политики в минувший год. Короля приветствовали в Салерно, когда он туда прибыл в начале октября; а на его пути через Кампанию никто не выступил против него, хотя вновь прибывшие сарацинские войска сеяли смерть и разрушения. Капуя пострадала сильнее всего. Роберт находился в Апулии, но на его город, если верить Фалько, словно обрушился ужаасный ураган, а население было истреблено огнем и мечом. «Король, – продолжает хронист, – приказал полностью разорить город… его воины разграбили церкви и обесчестили женщин, и даже монахинь». Фалько, как мы знаем, при всем своем желании не мог быть объективным, но, даже делая скидку на его ненависть к нормандцам, мы можем заключить из его описаний, что Рожер вновь решил преподать урок мятежным городам, как он это сделал после предыдущего апулийского восстания. Беневенто он пожалел из уважения к его статусу папского города; Неаполь тоже легко отделался после того, как герцог Сергий во второй раз за три года пал к ногам короля и поклялся в верности. Немногие простили бы вторую измену, но Рожер по природе был милосердным человеком; он мог решить, что за время долгой и жестокой осады неаполитанцы достаточно настрадались.

Сделал ли Сергий нужные выводы? Стал ли он в конце концов верным вассалом? Этого мы никогда не узнаем, поскольку в ближайший месяц он умер. В третью неделю октября Сергий сопровождал короля в Апулию, где Райнульф, решив защищать свое новое герцогство, собирал армию. С восемьюстами немецкими рыцарями, оставленными Райнульфу Лотарем, почти таким же количеством местных добровольцев и пешими воинами в соответствующей пропорции она представляла собой внушительную силу; для Рожера было бы разумно избежать прямого столкновения. Но возможно, успехи в Кампании вскружили ему голову; либо отчаянное желание разделаться наконец с этим нескончаемым мятежом помешало ему мыслить здраво. Так или иначе, именно он, а не Райнульф решил дать бой возле деревни Риньяно, там, где юго-западный склон Монте-Гаргано спускается с высоты двух тысяч футов на апулийскую равнину.

На короле также лежит ответственность за последующее поражение. Его юный сын Рожер, которого он за два года до этого сделал герцогом Апулийским и для которого это было первое крупное сражение, в своем стремлении отвоевать собственные владения показал себя истинным наследником Отвилей. Он бесстрашно устремился на врага и оттеснил войска Райнульфа к Сипонто. Король тем временем повел вторую атаку. Что именно произошло, мы никогда не узнаем, но он был полностью разгромлен. Фалько с ликованием отмечает – хотя его рассказ ничем не подтвержден, – что король Рожер бежал первым. Он направился прямо в Салерно, оставив Сергия, тридцать девятого и последнего герцога Неаполя, лежать мертвым на поле битвы.

В то время когда Райнульф разбил Рожера при Риньяно – 30 октября 1137 г., – королю Лотарю оставалось жить еще пять недель. Надо надеяться, что вести о случившемся успели до него дойти; это бы его успокоило. И все же, как ни удивительно, даже поражение у Риньяно не причинило Рожеру существенного вреда. Некоторые города Кампании потребовали уступок, которые в другой ситуации не были бы им предоставлены, но сохраняли верность королю; а через пару дней после возвращения короля в Салерно ему стало известно, что Вибальд, пробыв аббатом Монте-Кассино месяц и один день, в ужасе бежал за Альпы. Он задержался, кажется, только для того, чтобы объявить монахам, что покидает монастырь более ради них, чем ради собственного блага – в это заявление они поверили бы с большей готовностью, если бы не широко известные угрозы короля, обещавшего повесить Вибальда, если он останется. Обосновавшись в безопасном Корби, Вибальд всю оставшуюся жизнь направлял гневные инвективы в адрес Рожера; но он не приезжал больше в Италию. На его место монахи выбрали человека твердых просицилийских и анаклетанских симпатий; и с этих пор великое аббатство, сохраняя формально независимость, фактически – по своей ориентации и интересам – стало частью Сицилийского королевства.