Вода камень точит - Сю Фудзисава

В молчании Тамаки сделала уборку, потыкала палочками в холодное бэнто. Все это время Миясэ находился в каком-то напряженном состоянии и без удержу нес сплошную ерунду. Соврал даже, что договорился насчет ан-горки, хотя на самом деле даже не думал об этом.

— Послушай, Фуруя, может, посоветуешь какое-нибудь подходящее место для свадьбы?..

— Чего? — Тот театрально изображает крайнее удивление, — Ты мне предлагал быть распорядителем на банкете, а с местом его проведения до сих пор не определился? Осталось всего-то два месяца! Надо поторопиться. Хотя бы зал забронировать!

— Что-то нет у меня уверенности… ни в чем.

Миясэ достает сигарету и кидает пачку на барную стойку. Фуруя бросает взгляд на его лицо в сизом табачном дыму и прикладывается тонкими губами к своему стакану.

— Лихо ты сказанул — нет уверенности! В наше время вкалывают, ни в чем не сомневаясь, одни упертые трудоголики. В себе уверены только те, у кого с головой неладно.

Миясэ смотрит на вазу из венецианского стекла с дешевыми искусственными цветами. В тусклом свете осевшая на них пыль кажется плесенью. Лет пять-шесть назад Миясэ не поверил бы, что Фуруя так заговорит. Окончив университет, он поступил в торговую компанию, откуда был командирован в Таиланд. Еще в университете у него родилась дочка от брака со студенткой младшего курса — они познакомились в кружке. Вернувшись из командировки, он обзавелся тремя любовницами. Несмотря на относительно молодой возраст, его волосы по-стариковски сильно напомажены и зачесаны назад. «Как дальше собираешься жить? Может, пойдешь к нам пиарить — все лучше, чем со зверюшками возиться», — сказал он однажды.

— Послушай, Фуруя… Ты тут на современные нравы сетовал, а вот за моими мозгами-то охотятся.

Фуруя от изумления выпучил глаза и отставил свой стакан. «За мозгами охотятся», — только и смог повторить он. Сидящий напротив пожилой мужчина с нескрываемой улыбкой тянется к вазочке с орешками. «Это как раз у меня с головой не в порядке», — думает Миясэ про себя и чувствует, как краснеют кончики его ушей. Какой нормальный человек будет заниматься онанизмом, только начав совместную жизнь?

— И что же это за редкостная фирма? А?

— Газета «Свастика».

— «Свастика»? — Подняв руки, Фуруя картинно откидывается назад. Сейчас такая рисовка ему уже не к лицу. Разве что фраппировать молоденьких хостесс.

Эта газета публикует некрологи, гребет деньги лопатой от буддийских и синтоистских храмов, из больниц, похоронных агентств, с кладбищ.

— Ну и что?

Стакан замер в руке Фуруя, он дернул бровью, скривил лицо. На вид ему было теперь далеко за тридцать. Поглядывая то на лицо молодого, но уже умудренного жизнью товарища, то на его легкомысленный галстук с лошадками, Миясэ продолжил рассказ о своих проблемах.

— Ну вот, когда я бываю в типографии, то в корректорской иногда встречаюсь с одним темным типом, редактором той газеты. Он-то меня и переманивает, обещает платить пятьсот тысяч, вроде не болтун.

— Ну и что?

Фуруя держал стакан, оставаясь в той же позе, с тем же выражением лица. В лучах подсветки искусственных цветов плавала пыль и клубы дыма от сигареты Миясэ.

— Что, ну и что?

— Будешь менять работу?

— Нет… наверное, не буду…

Фуруя разочарованно вздохнул, закрыл глаза и прислонил стакан виски краешком к толстой щеке.

— Я тебя не понимаю. В кои-то веки хорошее предложение, а ты ломаешься. И Тамаки будет рада.

Миясэ отвел от собеседника глаза и одним махом допил содержимое стакана. Фуруя напомнил ему о любимой, и Миясэ до боли захотелось услышать ее голос. «Вот бы всю жизнь, не расставаясь, ничего не предпринимая, пробыть с ней вдвоем в доме на Готанде, в глухом переулке», — подумал он.

— Нет, она не будет рада…

Лучше уж работать в газете «Свастика», чем собирать материалы о животных за гроши, поверь мне!

Удивившись категоричности тона Фуруя, Миясэ повернулся к нему вполоборота и оперся локтем на стойку. Бросив быстрый взгляд на Миясэ, тот подлил свое виски на остатки тающего в его стакане льда.

— Почему ты так думаешь?

— Все дело в деньгах, вся жизнь в них. Ну, скажи мне, что в этой жизни важнее денег? Я лично не знаю… Вот разве что любовь. Однако если даже она и существует, для женщин это пустой звук…

Глаза Фуруя удаляются, сливаясь в одну точку. «Можно мне?» слышится издалека, и Миясэ протягивает пачку сигарет. Сделав две-три затяжки, Фуруя тушит окурок о края стеклянной пепельницы. Поднявшийся дымок в луче подсветки переносит Миясэ на кухню, где такой же дымок струился под лампой дневного света.

— Извини, Фуруя… — говорит Миясэ, поворачиваясь на своем стуле у стойки. Хозяйка потянулась было за горячей салфеткой, но он остановил ее, жестом показав, что нужен телефон.

Ему вдруг очень захотелось услышать голос Тамаки. Стоило Фуруя упомянуть ее имя, как он подумал о ней как о необычно хрупкой женщине. Может быть, она ведет себя по-детски наивно, но он чувствовал себя заложником любви к ней. Подойдя к серому телефону около двери, Миясэ набрал номер ее квартиры на Футако-Тамагава. Десять гудков длятся целую вечность, наконец слышится ее сонный голос.

— Привет! Я сейчас как раз нашел распорядителя на банкете…

Вдруг она перебивает его:

— Я… тут немного подумала… Завтра на неделю поеду к родителям в Кобе.

Миясэ не успел прийти в себя от этих слов, как разговор прервался.

— Умер? Точно умер? Кто умер? Начальник отдела информации Арима? Так, на первой полосе на пять колонок помещаем извещение, вторую забейте некрологом и сведениями о покойнике. Помер все-таки Арима… Ладно, Тиба! Когда определятся с заупокойной службой и местом похорон, сразу звони. Статья?

Уже три месяца назад написана. Даже с фотографией, там на полке лежит. Вот так-то…

Каждый раз, когда на четвертом этаже в корректорской типографии «Тайё» раздавался адресованный Савамуре звонок и он начинал орать в трубку, Миясэ охватывало раздражение.

Сбоку ему хорошо виден блеск глаз Савамуры, обычно скрытых темными очками.

Как всегда в таких случаях, Савамура был крайне возбужден. Он смеялся во все горло, блестя зубными коронками, и потирал кончик носа большим и указательным пальцами. Наверное, он сам не замечал этой своей привычки. Он был откровенно рад и воодушевлен.

— Ладно. Теперь слушай, сейчас самое главное — извиниться как следует перед нашими прежними клиентами: перед ритуальным агентством, перед храмом — за то что сняли их рекламу. Придумай что-нибудь!

Разговаривая по телефону, он мял разбросанные на столе гранки и кидал их на пол. В корректорской было принято бросать на пол использованные гранки, но мало кто делал это так эффектно, размашисто, как Савамура. Гранки в его руках становились летающими дисками «фрисби».