Слово на букву "Л" - Клер Кальман

На поэтический вечер тем временем набилась целая толпа народу. Когда она в последний раз посещала подобное мероприятие, там кроме нее самой присутствовали еще только двое (очевидно, жена и друг поэта). Из жалости Белла весь вечер изображала повышенное внимание, хлопала за всех и старалась показать, как глубоко проникли в ее сердце поэтические строки, так что жена и друг начали оборачиваться на нее в конце каждого стихотворения в ожидании ее реакции. И зачем она так старалась? На самом деле ей хотелось им сказать, что сегодня, вообще-то, выступает не она, а поэт.

Белла устроилась за столиком, заваленным книгами Нелл Калдер, и осмотрелась в поисках места, куда бы пристроить бокал. На краешке соседнего стола оставалось немного места. Она, не глядя, протянула руку и столкнулась своим бокалом с бокалом какого-то мужчины.

— Ой, простите, — одновременно произнесли они оба.

— Ну что, еще раз чокнемся? — с улыбкой добавил мужчина, глядя ей прямо в глаза.

«Лицо приятное, а такой нахал», — пронеслось в голове у Беллы.

Смутившись, она потупилась. А то еще подумает что-нибудь. Волосам незнакомца не помешала бы расческа, они торчали во все стороны, как пружинки. Она еще раз, исподтишка, взглянула на него, и тот, поймав ее взгляд, снова улыбнулся.

Раздался скрежет микрофона, который наконец вынесли вперед и установили на место.

— Внимание, снимаем! — подмигнул ей Пружинкин, наклонившись к ней за спиной дамы в странной лоскутной шляпе с огромной тульей.

— Как ты думаешь, а для шляпы тоже куплен билет? — прошептал он. — Ей определенно нужно отдельное место.

Белла невольно фыркнула и тут же поперхнулась вином:

— О, черт!

Опять смутившись, она устремила взгляд на сцену. Наконец представили Нелл Калдер. Зрители зааплодировали.

— На это стихотворение меня вдохновил мой бывший муж, — начала поэтесса. — Оно называется: «Можно я останусь опекуном нашей яйцеварки?».

Скованная присутствием незнакомца с волосами-пружинками, Белла притворилась, будто оглядывает зал в поисках знакомых. Неожиданно у противоположной стены она увидела мужчину, ужасно похожего на Патрика. Темные волнистые кудри, очки в роговой оправе. Патрик? Но его уже заслонила какая-то женщина с бокалом в руках, протиснувшаяся поближе к сцене. Белла еле перевела дыхание, сердце ее колотилось. Господи, столько времени прошло, а ей до сих пор всюду мерещится Патрик, в любом похожем на него мужчине.

* * *

Белла вдруг понимает, что ищет среди пришедших Патрика. Может, он вышел на кухню, разжиться в холодильнике кусочком сыра? Или сидит в туалете, зачитавшись, как обычно, старым номером «Нэшнл джеографик»? Но его нет в доме — и она знает это. Здесь собрались только самые близкие ему люди. Его сестра, Софи, еле сдерживается, чтобы не заплакать. Стоит, заложив руки за спину, и выглядит так, словно может упасть от малейшего дуновения ветерка. Джеймсу, одному из самых старых друзей, явно неудобно в чужом парадном костюме. Безупречно одетая мать Патрика, Роуз, словно ждет, что похороны вот-вот превратятся в венчание и она сможет наконец сыграть привычную роль радушной хозяйки: «Еще стаканчик шерри? Возьмите канапе. Ах, какие вы все молодцы. Ну, съешьте же что-нибудь!» Его отец, Джозеф, одетый в угольно-черный костюм, уставился в свой стакан со скотчем. Он с удовольствием превратился бы в один из тающих там кусочков льда и потихоньку растворился бы в алкогольной анестезии, не оставив и следа от своей измученной души.

В уголке сбились в кучку коллеги Патрика. Они виновато прикусывают слишком вкусные для такого случая канапе, на весу жонглируя тарелками, салфетками для коктейля и бокалами. Брат Патрика Алан с энтузиазмом кивает, слушая тетю Пэтси, и, не замечая этого, то и дело выгребает из кармана мелочь, подбрасывает ее на ладони и ссыпает обратно. «Динь-динь, звяк-звяк», — стучат монетки. Они-то здесь, они никуда не денутся.

А Патрика больше нет. Белла знает это, но все надеется, что он вот-вот появится среди своих близких. Ведь они учили его делать первые, робкие шажки, мазали йодом разбитые коленки, кашляли вместе с ним над первой сигаретой, работали в одном офисе, ссорились с ним, смеялись вместе с ним, целовали и любили его. Они все собрались здесь ради него. Неужели же он так и не придет?

— Белла, покушай что-нибудь, — кто-то сует ей под нос тарелку со спаржей, каждая спаржинка завернута, словно в пеленку, в тонко нарезанный хлеб.

— Очень вкусно, — слышит она чей-то голос, — и хлеб не хрустящий, а такие мелочи очень важны на поминках.

Белла послушно подносит спаржу ко рту. Она справится. Она сможет вести себя прилично. Механически подвигав челюстями, она промокает губы голубой салфеткой. У Патрика была старая, заношенная рубашка такого же цвета. Белла все порывалась пустить ее на тряпки, чистить обувь. Теперь эта нестираная, пахнущая Патриком рубашка лежит у нее под подушкой и терпеливо ждет, когда Белла придет и зароется лицом в мягкую голубую ткань.

«Тинь-тинь», — раздается странный тонкий звук. Это Алан постучал ножом по бокалу с вином. Сколько раз она слышала этот, такой обычный на праздниках, сигнал. Он сопровождал свадьбы, юбилеи и поздравительные речи. Вот и Алан тоже начал свою речь. Все лица, и лицо Беллы тоже, разом повернулись к нему, словно подсолнухи к солнцу.

— …спасибо всем, кто пришел сегодня. Многие приехали издалека. Мы очень, очень тронуты. Здесь вся наша семья и друзья. Я… — он откашливается и плотно сжимает губы, — я знаю, Патрик не хотел бы, чтобы мы здесь без конца рыдали.

— И не хотел бы, — продолжает он с вымученной улыбкой, — чтобы зря пропадал такой прекрасный ликер. Так поднимем же бокалы! За Патрика!

— За Патрика! — отдается многоголосое эхо.

Алан снова поднимает свой бокал, кусочки льда звенят в нем, словно едва доносимый ветром колокольный звон.

— Вечная ему память! — говорит он.

— Вечная ему память!

— Нет, — думает Белла, — я не смирюсь, не могу смириться. Как только все уйдут, я побегу к могиле, сбросив эти дурацкие выходные туфли, вышвырну их вон — за кладбищенскую стену! Упаду на колени и руками разрою землю. А когда доберусь до полированного гроба, я ему покажу. Открою крышку и встряхну этого гада как следует и закричу: «Прекрати, прекрати немедленно! Это уже не смешно!»

И тогда он не сможет больше притворяться и, поправив на носу очки, начнет безудержно хохотать: «Ага, я все-таки обманул тебя, Белла! Ты себе представить не можешь, как трудно было лежать неподвижно. А когда викарий начал разоряться про то, какой я всегда был честный и хороший, я себе чуть щеку не прокусил от смеха. Нет, ну скажи, классно получилось? А что это у тебя, новая шляпка?»

Что делать, она тоже рассмеется и даст ему в шутку по башке — за то, что он так ее напугал. И потом они еще немного посмеются, разбирая похороны по косточкам и обсуждая, кто опоздал, кто сказал самую прочувствованную речь, кто плакал искренне, а кто просто промокнул глаза платком.