Они поклялись победить - Александр Тамоников

Поднялся низкорослый чеченец:

– Да, у меня другое мнение. Вы можете выгнать меня отсюда, расстрелять. Сейчас и здесь жизнь человеческая стоит меньше кружки воды, но я скажу. Да, дудаевцы беспредельничали, убивали мирных людей, грабили и захватывали их жилища, увозили детей, девушек насиловали, а юношей заставляли работать, за рабов держали. Да, это было. Но разве ваши летчики не беспредельничали, когда бомбили город? Зная, что в нем осталось почти все мирное население? Почему они сбрасывали бомбы на нас? У меня семья брата погибла от попадания бомбы в дом. У сестры сыну ногу оторвало. И бомбить город ваша авиация начала задолго до того, как в Грозный вошли войска. Что на это ответите, господин подполковник?

– А вам известно, что Дудаев 12 декабря официально объявил России войну?

– Да мало ли что он объявил? И как могли в Кремле всерьез отнестись к подобному заявлению? Я понял бы реакцию Москвы, если войну России объявила бы Грузия или какое-то другое признанное государство. Но Чечня-то входила и входит в состав России. А если бы войну Москве объявил какой-нибудь сошедший с ума губернатор одного из регионов? Самолеты тоже тут же начали бы бомбить областной центр?

– Я не политик, не высокопоставленный кремлевский чиновник, и я не участвовал в принятии решения о ведении боевых действий в Чечне, – ответил Голубятников. – Я офицер Российской армии, офицер ВДВ. И здесь выполняю приказ. Это моя работа. Если вы считаете, что я получаю удовольствие от войны, то заблуждаетесь. И предпочел бы находиться дома, рядом с женой, далеко отсюда. Мне приказали быть здесь – и я здесь. А теперь ответь мне, Иса: как, по-твоему, жили бы вы, чеченцы, признай Москва независимость Ичкерии? После того, как вырезали бы всех иноверцев, славян, захватив их жилища, нажитое добро? Что было бы в Чечне, не войди в республику войска? И почему, если ввод войск ты считаешь беспределом, находишься здесь, а не в отряде боевиков? Или под их защитой. Почему ты здесь, у нас, а не у дудаевцев?

– Мне уйти? – спросил Иса.

– Как хочешь. Мы никого не гоним, но и против воли удерживать не будем.

Из угла донесся женский голос:

– Пусть проваливает, надоел уже своим нытьем.

– Так! – повысил голос Голубятников. – Прекратить подобные разговоры. Повторяю: здесь все равны. И если кто-то намерен уйти, то только по собственному желанию, а не из-за того, что кому-то не нравится его присутствие. Вам надо держаться вместе. Помогать друг другу. Мы же защитим вас от боевиков.

Раздался еще один молодой женский голос:

– А вы не бросите нас? Не уйдете? Ведь если уйдете, нас всех убьют.

Что мог на этот вопрос ответить Голубятников? Сказать, что батальон не уйдет? А если завтра поступит распоряжение отойти от Грозного? На этой войне все возможно. Тогда получится, он обманул тех, кто надеялся на него, нарушил обещание? Ничего не сказать – значит, усилить страх, который и так переполнял этих несчастных. Но отвечать надо, и комбат сказал:

– Могу обещать одно: без приказа вышестоящего командования мы не оставим привокзальную площадь.

– А если вам прикажут уйти?

– Тогда уйдем. Но все, кто пожелает, смогут уйти вместе с нами. Туда, где будет обеспечена ваша безопасность.

– Спасибо, товарищ подполковник!

– Не за что! Извините, у меня не так много времени, пожелания и просьбы передавайте через Викторова, он теперь у вас старший. Мы еще встретимся.

Комбат отвел в коридор бывшего учителя:

– Воду получили?

– Да! Спасибо большое!

– Постарайтесь тратить ее экономно. В первую очередь воду должны получить дети и старики. Вы в состоянии обеспечить порядок среди местных жителей?

– Да! Я разговаривал с мужчинами. Не беспокойтесь, порядок будет обеспечен. А на Ису не обижайтесь. Он неплохой человек, просто пострадал от налета российской авиации. Мы все здесь пострадавшие. Он, Иса, ненавидит боевиков, а сегодня говорили его эмоции.

– Все нормально. Вы поддержите его, чтобы не остался один. И чтобы его не вынудили уйти.

– Конечно!

– Что ж, тогда я пойду. Постараюсь немного отдохнуть. Завтрашний день обещает быть еще более сложным.

– Трудно вам!

– Прорвемся!

Голубятников поднялся на КНП. По пути проверил, как и где разместилась приданная батальону рота Ставропольской бригады. В служебном помещении находились начальник штаба Кувшинин, особист Лифанов и связист сержант Сергей Выдрин.

– Как прошла беседа с местными жителями? – спросил особист.

Комбат присел за стол и, закурив, ответил:

– Да, в общем-то, как и ожидал. У каждого своя беда, каждый хочет выговориться, всех интересует, что будет дальше. Но главное, люди боятся, что мы бросим их.

– И что ты на это ответил?

– Сказал, что если вынуждены будем уходить, то всех желающих заберем с собой. А что я еще мог им сказать?

– Если тебе позволят забрать балластом стариков, женщин, детей…

– А кто мне запретит? И потом, Саша, дело здесь зашло слишком далеко, чтобы пойти на попятную. Вывод войск для Москвы будет означать полное поражение. Поражение регулярной армии в войне с какими-то пусть и крупными, но бандформированиями… Тогда не только престиж власти пошатнется. Престиж – ерунда, тут сама власть может кувыркнуться. А вот этого политики в Кремле допустить не могут. И не допустят. Так что война эта затянется на годы. Одним днем не закончится. И еще аукнется нам впоследствии.

– Что ты имеешь в виду?

– Терроризм.

– Вот как? Партизанская война на территории России?

– А что, подобное развитие событий невозможно?

В разговор вступил начальник штаба:

– Нам сейчас о настоящем, а не о будущем думать надо! Тем более что будущее в большей степени зависит от того, как мы сейчас, в настоящем, решим те боевые задачи, что ставит нам командование.

– Хорошо сказал, Серега! – улыбнулся особист. – А главное, все правильно. Ну, вы тут занимайтесь своим делом, а я спать!

Лифанов ушел в комнату отдыха, где отдыхало при случае командование батальона. Офицеры спали на спальниках, на полу, накрытом брезентом. Топилась комната отдыха печкой-буржуйкой. Окно выходило во внутренний двор, оттуда снайперский огонь не велся, но проем заложили всякой рухлядью. Береженого бог бережет.

Особист ушел. Голубятников спросил у начальника штаба:

– Об экипаже Сомова ничего нет?

– Нет, командир.

Подал голос и связист:

– Я, товарищ подполковник, ребят постоянно запрашиваю, но и бортовая радиостанция молчит, и переносная. Сержант Паша Руденко – земляк мой, во Владимире на одной улице жили. В одну школу ходили, а друг друга до армии не знали. Он младше меня на два года. Погибли, наверное, ребята. Ведь ушли-то в самый центр, можно сказать, прямо ко Дворцу Дудаева. Чертов туман, и самоходка, и поворот этот. Сколько ребят полегло, уйдя к Дому печати?