Русско-японская война 1904–1905 гг. Секретные операции на суше и на море - Дмитрий Борисович Павлов

«совершить покушение» на Балтийскую эскадру. Независимо от него полковник Алексеев, работавший в Скандинавии, писал, что, по его агентурным данным, такое «покушение» должно состояться в море, «между Норвегией и Англией» с применением минного аппарата, недавно изобретенного японским капитаном Ода – с его помощью можно было как «бросать» мины с борта судна, так и пускать торпеды с берега[161]. Суть изобретения Ода, пояснял консул Бологовский, состояла в том, что торпеды могли управляться «с береговой станции принципом воздушного телеграфа» и «безошибочно» попадать в движущуюся цель (он сам наблюдал секретные испытания прибора Ода в Гонконге)[162]. Речь, таким образом, шла о торпеде с дистанционным управлением. О готовящейся японцами торпедной («минной») атаке на суда 2-й эскадры Главный морской штаб информировал из Китая и лейтенант флота Головизнин.

В том же мае 1904 г. российский вице-консул в британском Кардиффе со слов капитана парохода “Kalfond” донес о попытке некоего японца, «говорящего на нескольких европейских языках, по-видимому, офицера», под видом простого матроса попасть в Кронштадт, куда отплывал этот норвежский угольщик (капитан отказался брать японца на борт)[163]. Попытки японцев проникнуть в российские военные порты для проведения диверсий чуть раньше получили подтверждение и на другом конце Европы – в Мадриде. Изабелла II, 74-летняя испанская вдовствующая королева-мать, в присутствии сына, Альфонсо ХIII, просила российского посла ТС Д.Е. Шевича передать Николаю II, что, по сведениям ее источника, «в достоверности коего ее величеству не раз приходилось убеждаться», «в Кронштадтском порте есть подкупленные японцами изменники, коим поручено разрушить пожаром и взрывами находящиеся в порте военные сооружения и боевые суда»[164]. В начале июля 1904 г. Дессино и Головизнин порознь телеграфировали о планах японцев послать в Красное море для «перехвата наших добровольцев» (т.е. транспортных судов Добровольного флота) крейсера в сопровождении двух пароходов с углем, а несколько недель спустя консул в Джедде и дипломатический агент в Александрии почти одновременно и также независимо друг от друга сообщили, что в Красное море действительно «пришел японский бронированный крейсер с двумя другими судами»[165].

Все эти и множество других аналогичных сообщений поступали в Главный морской штаб непосредственно либо через МИД и военное ведомство, но так или иначе ложились на стол адмирала Рожественского. Летом 1904 г. офицеры Главного морского штаба собрали эти депеши в особую сверхсекретную папку, которую назвали «Собранием копий донесений относительно намерений японцев». В деталях полученные предостережения могли не совпадать, а некоторые при последующей проверке вообще оказались ложными. Еще больше ситуацию запутывало то, что в конце 1903 – начале 1904 г. Япония направила в Западную Европу несколько групп своих морских офицеров для комплектования экипажей купленных там ею военных судов для их последующей переправки на Дальний Восток. Однако в целом угроза, нависшая над 2-й эскадрой, выглядела вполне реальной, и в этом отношении вырисовывалась убедительная и тревожная картина, игнорировать которую было бы преступлением.

Позднее эти данные получили подтверждение и из японских источников. От канцеляриста японского посольства в Гааге российский Департамент полиции получил черновики и копии несколько секретных депеш, которые тамошний посол Митцухаси во второй половине сентября 1904 г., т.е. накануне выхода эскадры Рожественского в море, направил своему министру иностранных дел Комура, японскому военно-морскому атташе во Франции Хисаматцу и посланнику в Бельгии Сенжитцу. «Прошу употребить все способы, – писал Митцухаси в Париж, – которые могли бы воспрепятствовать ходу эскадры. Всевозможные препятствия должны быть поставлены на пути, несмотря на риск жизнью наших служащих. Не обращая внимания ни на какую цену, средство может и должно быть доставлено и ничто я не считаю слишком дорогим … С эскадрой идут несколько меньших судов с необходимыми припасами, которые также должны быть уничтожены, но главное внимание должно сосредоточить на эскадре. Там, я уверен, 6 броненосцев, коим и должны быть поставлены главные препятствия. Обдумайте способ постановки мин на пути, причем это нужно сделать с возможной конспиративностью»[166].

«Мы имеем людей, – неделей раньше извещал Митцухаси свое руководство, – расположенных в разных местах, которые должны нам сообщать о всех движениях и по возможности препятствовать им. В официальных кругах говорят, что эскадра, которая должна идти на выручку, выйдет в море в этом месяце; поэтому мы приняли все меры, чтобы помешать этому. Конечно, Ваше превосходительство понимаете, что мы должны быть очень осторожны, чтобы не возбудить подозрений неприятеля и других наций»[167]. «Есть слух, – писал Митцухаси в тот же день коллеге в Брюссель, – что 29 судов будут сопровождать флот, чтобы снабжать его углем и продовольствием; конечно, мы будем следить за ними … Есть большое сомнение, что плавание пройдет гладко, и мы надеемся, что недостатка в препятствиях не будет»[168].

В том же духе о перспективах плавания эскадры Рожественского отзывались и в японском Генеральном консульстве в Шанхае. В середине ноября 1904 г. Павлов со ссылкой на своего секретного осведомителя в этом консульстве телеграфировал в МИД: «Японское правительство особенно опасается, что наша 2-я Тихоокеанская эскадра могла бы атаковать Формозу и Пескадорские острова, воспользоваться этими пунктами как базой для дальнейших операций. Японское правительство будто бы еще не теряет надежду, что благодаря принятым секретным мерам нашему флоту вовсе не удастся дойти до Формозы»[169]. Чуть раньше, в конце октября, Павлов получил такого же рода сведения и непосредственно из Японии. Самый осведомленный из всех работавших там российских тайных агентов, ссылаясь на секретные японские источники, «положительно подтверждал факт отправки за последние месяцы в Европу, в Красное море и на мыс Доброй Надежды весьма большого числа морских офицеров и нижних чинов с расчетом предпринять ряд тайных нападений на нашу эскадру»[170]. Этим тайным агентом был француз Жан Бале (Jean С. Balet), корреспондент парижских газет «L’Illustration» и «Figaro».

За день до выхода эскадры Рожественского в море, 13 октября 1904 г. по новому стилю, германский посол в Великобритании П. Меттерних телеграфировал в Берлин: «Из достоверных источников мне было сообщено, что в случае выхода русского Балтийского флота в Зунде или Каттегате будут поставлены японскими агентами мины»[171].

Как водится, не обошлось и без слухов, которые постепенно обрастали фантастичными подробностями. Летом 1904 г. в морских кругах Западной Европы упорно ходили разговоры о каком-то враждебном России «акте, задуманном англичанами». Офицеры австрийской канонерской лодки «Таурус», которая прибыла в Севастополь из Стамбула в конце июня, рассказывали, что англичане-де «готовят в Ламанше личный состав подводных лодок, обучая японцев управлению этими лодками. К моменту выхода русской эскадры из Кронштадта весь личный состав лодок, действующих в Ламанше, должен состоять уже из одних японцев, а самые лодки должны быть уступлены японскому правительству»[172]. На поверку все это оказалось вымыслом.

Призрак таинственных