Конец Европы. Вместе с Россией на пути к многополярности - Валерий Михайлович Коровин

в чём отличие евразийской философии, лежащей в основании этого течения, и сегодняшней евразийской идеологии? И какого рода прагматический, практический инструментарий предлагает евразийская концепция, каковы конкретные инструменты, которыми может воспользоваться российская власть?

Вся история развития русской цивилизации представляет собой евразийский синтез славянского и тюркского начал, православной и исламской традиции, многообразия культур и религий. (Не их растворения и смешения, как на Западе, но сохранения и взаимного познания). Но до начала ХХ века все эти исторические предпосылки развития России как евразийской цивилизации не артикулировались подобным образом. Сам концепт евразийства возник в эмигрантской среде уже после Октябрьской революции в предвидении того, что в большевистском режиме проступят все те же имперские константы, которые присутствовали на протяжении всей истории развития российской государственности. Представители белоэмигрантской среды в какой-то момент обнаружили в большевистском режиме, который они изначально жёстко отрицали и не принимали ни в каком виде, то, что для русского патриота всегда являлось ценностью. А именно: утверждение российской, русской по своей сути, государственности; укрепление державности; пересборку, хоть и на других идеологических основаниях, Романовской империи, усиление её, и даже выход в определённых областях за пределы прежнего влияния. То есть, создание столь же могущественного государства, особенно если брать сталинский период, но уже с учётом интересов русского большинства — русского народа, — что не принималось во внимание романовскими элитами, и привело, в итоге, к отчуждению этих элит от масс. Это, в свою очередь, во многом и предопределило драматические события двух революций 1917 года. Российская элита в конце существования Романовской империи, действительно, стала абсолютно чужеродной русским массам. Её отчуждение от русского народа лишь нарастало. Романовская элита была ориентирована строго на Запад, говорила на французском и немецком языках, а русские цари и великие князья роднились с королевскими домами западных государств. При этом они в упор не замечали свой народ, который жил, как бы, сам по себе, и всё меньше, особенно при правлении династии Романовых, считал эту элиту своей. Когда отчуждение превысило все возможные масштабы, тогда и произошли те самые революционные изменения, которые снесли романовскую элиту целиком, уже не разбирая, кто плохой, а кто хороший. И не только элиту, но всю систему государственного устройства. В этом евразийцы обнаружили свою правду. Именно они впервые в эмигрантской среде признали, что народ имел основания поступить так с абсолютно отчуждённой элитой, а большевики, в конечном итоге, лишь приняли на себя функции выразителей воли народа, который хотел большего соучастия в истории своего государства. Что есть ни что иное, как народная демократия — соучастие народа в собственной судьбе.

Главное действие, осуществлённое большевиками — восстановление российской государственности. Плюс использование социальных принципов в экономике, основанных на идее социальной справедливости, что есть исконно русская черта. Ещё один плюс с точки зрения евразийцев. Исходя из этих предпосылок, евразийцы признали большевистский режим частично допустимым, возможным к трансформации и реформированию в интересах российской государственности и русской цивилизации в целом. Евразийство, таким образом, это, в первую очередь, некая попытка обосновать большевистскую государственность, которая при Сталине окончательно стала национал-большевистской, то есть евразийской по своей сути, без революционно-марксистских примесей. Евразийцам удалось склонить на свою сторону значительную часть эмигрантского сообщества, которое вслед за ними начало признавать и выявлять в большевистской государственности признаки собственно русской государственности. Это евразийство историческое.

Современное евразийство, идеологом которого является Александр Дугин, — это уже неоевразийство, версия евразийства, адаптированная под нынешние политические и геополитические условия. Но базовые его признаки остались неизменными. Первый признак — это тюркофилия русских. Русские как народ — культурно-цивилизационная общность — есть исторический продукт этногенеза, как это определял ещё один известный евразиец Лев Николаевич Гумилёв[29], восточнославянских, финно-угорских и тюркских племён. Которые сложились в один суперэтнос, в терминах Гумилёва, или народ — лаос — в этносоциологической терминологии, то есть, в надэтническую культурно-цивилизационную общность, взявшую общее название, создавшую континентальное государство и имеющую своё уникальное видение развития исторических процессов — это и есть русский народ. Он изначально полиэтничен и включает в себя значительную тюркскую компоненту, наравне с финно-угорской и восточнославянской. А так же кавказскую составляющую, с вкраплениями множества других народов и этносов. То есть, по сути, в ходе русской истории произошёл синтез нового народа, и тюркофилия является базовой компонентой русской цивилизации, геополитически лежащей в основе более масштабного явления — цивилизации евразийской. Тюркофилия русских предполагает ответную ей русофилию со стороны тюрок. Именно взаимное уважение и взаимное познание создают ту гармонию, которая позволяет сохраняться огромному континентальному пространству России-Евразии — как её определяли евразийцы, — населённому тюрками, славянами, финно-уграми, народами Кавказа и многообразием других этносов всего этого большого пространства.

Именно благодаря сохранению своей идентичности и уважению к идентичности другого, что устанавливается евразийским подходом, не происходит никакого взаимного перемалывания, то есть, принудительной ассимиляции, что, например, мы наблюдаем на Западе и, в частности, в Европе в течение, как минимум, последних трёх столетий. Западная цивилизация пытается загнать всех в свои цивилизационные рамки — европеизировать, ассимилировать, жёстко, не спрашивая ничьего желания, лишить базовой идентичности в пользу идентичности западной, искусственной, выхолощенной. Евразийство, в этом смысле, отличается от западных подходов тем, что не навязывает унификационных цивилизаторских стандартов, создавая возможность любому народу или этносу сохранить свою изначальную идентичность. И это второй неизменный признак евразийства.

Есть и третий — геополитичесий: евразийство выступает за справедливое устройство мира, в котором не доминирует один цивилизационный центр, пусть даже возомнивший себя квинтэссенцией развития человеческой цивилизации в целом, но допускает цивилизационный плюрализм, — плюревёрсум, — то есть, многообразие коллективных идентичностей, которые уживаются в рамках больших пространств. К примеру, в формате государства-империи. Не государства-нации Запада — état-nation — национального государства эпохи Модерна, а именно в рамках традиционного государства-империи, — Imperium, — подразумевающего стратегическое единство многообразия.

Все эти три основные категории: тюркофилия и русофилия, сохранение идентичности и цивилизационное многообразие, а так же геополитическая альтернатива атлантистскму однополярному миру есть составляющие современного неоевразийства. Которое, в свою очередь, представляет собой развитие идей и тенденций, сложившихся в эмигрантской среде начала ХХ века после Октябрьской революции в России. Говоря о практической пользе евразийства, нельзя не отметить, что оно дает возможность формирования альтернативы для тех государств, которые не приемлют однополярную американскую глобализацию и отрицают западный путь развития. А это в абсолютных величинах большая часть человечества. Большинство людей не приемлет высокомерия Запада, который претендует на то, чтобы представлять собой истину в последней инстанции. Но когда нет иной цивилизационной альтернативы, то некому консолидировать это большинство. Россия, принимая евразийство, имеет возможность сплотить вокруг себя абсолютное большинство человечества. Это Китай,