Керенский - Владимир Федюк

Другой на месте Керенского мог бы успокоиться на достигнутом. Но его честолюбие росло с каждым годом. Теперь ему мало было выступать защитником на политических процессах. Он хотел делать политику сам. В министры его явно бы не взяли, однако был и другой путь. В 1912 году должны были состояться выборы в Государственную думу, и Керенский уже примерялся в депутатское кресло. Нужен был подходящий случай, для того чтобы заставить говорить о себе, и случай этот не преминул подвернуться как раз вовремя.

На севере Иркутской губернии, в глухой тайге, были расположены прииски «Ленского золотопромышленного товарищества» (попросту — «Лензолота»). Вдоль берегов рек Бодайбо и Витим было разбросано множество крохотных поселков, где проживало более шести тысяч рабочих. Расстояние от приисков до губернского города составляло почти две тысячи верст. Это была уже не Российская империя, а настоящее царство «Лензолота». Ему принадлежало все: пароходы на Витиме, узкоколейная железная дорога, телеграфная линия.

На приисках можно было встретить кого угодно. Были там бродяги и скрывающиеся преступники; были авантюристы, привлеченные возможностью быстро разбогатеть; были и совершенно обычные семейные люди, занесенные сюда волею случая. Хозяева приисков нещадно эксплуатировали этот контингент. В сезон рабочие были заняты весь световой день — 12–14 часов. Заработная плата, хотя и немалая, частично компенсировалась кредитом на покупки в приисковых лавках, где цены превышали все разумные пределы.

С лавок все и началось. В конце февраля 1912 года в лавку на Андреевском прииске завезли несколько пудов мяса. Оно числилось говядиной, а на деле оказалось кониной, причем самого низкого качества. Это стало поводом к забастовке, уже через неделю охватившей почти все прииски. Массовый и удивительно организованный характер стачки был в значительной степени обусловлен участием в ней политических ссыльных, которых в окрестностях жило немало.

Избранный рабочими стачечный комитет предъявил администрации требования: ввести 8-часовой рабочий день, повысить на 30 процентов заработную плату, удалить некоторых лиц из местного начальства. Правление товарищества согласилось обсудить эти вопросы, но взамен потребовало немедленно возобновить работу, грозя в противном случае увольнениями. Иркутский губернатор отправил на прииски для ведения переговоров окружного инженера Н. К. Тульчинско-го и жандармского ротмистра Н. В. Трещенкова, которому были даны неограниченные полномочия.

Дальше началась сплошная цепь ошибок и недоразумений, закончившаяся кровавой трагедией. Переговоры Тульчинско-го с рабочими поначалу шли вполне успешно, но по непонятной причине стачечный комитет заупрямился. Одновременно администрация приисков получила известие о том, что из района Алдана на подмогу забастовщикам направляется вооруженный отряд, числом более ста человек, сформированный из ссыльных. Это было выдумкой от начала до конца, но серьезно обеспокоило приисковое начальство. Ротмистру Трещенкову были даны указания немедленно пресечь бунт. С этой целью в ночь на 4 апреля были арестованы 11 членов стачкома. Наутро рабочие попросили Тульчинского освободить арестованных. Тот посоветовал обратиться к товарищу губернского прокурора, находившемуся в тот момент на На-деждинском прииске.

Примерно в четыре часа дня к Надеждинскому прииску подошла толпа рабочих численностью около двух тысяч человек. Они были настроены относительно мирно, но сам вид возбужденной массы людей способен был вызвать в памяти еще не забытые картины первой революции. Навстречу рабочим была послана полурота солдат. Внезапно солдаты начали стрелять. Очевидцы рассказывали: «Рабочие сначала думали, что это стрельба холостыми зарядами, в недоумении стали озираться кругом, но, увидав убитых и раненых, слыша стоны и крики, поверили в страшную правду и бросились на землю, а задние ряды бросились бежать. Но вслед за залпом последовала стрельба пачками. Солдаты стреляли по бежавшим и лежавшим рабочим как по штурмующей колонне врага, которого нужно не только остановить, но и уничтожить».[68]

Данные о числе убитых и раненых в этот день сильно разнятся. По разным источникам жертвами расстрела стало от 85 до 250 человек. Но главное даже не это, а то впечатление, которое известия о ленских событиях произвели на остальную Россию. Семью и даже шестью годами ранее, в разгар революции, уставший от ужасов читатель газет спокойно бы проглотил очередную порцию смертей. Но за прошедшие с того времени годы страна отвыкла от страха. Ленские события, даже в деталях похожие на «кровавое воскресенье», выглядели кошмарным возвращением в прошлое.

Пресса подняла небывалый шум. Замолчать происшедшее не было возможности, и правительство отрядило для расследования обстоятельств дела специальную комиссию под началом сенатора С. С. Манухина. В его честности и непредвзятости никто не сомневался, но общественность в лице петербургской и московской адвокатуры решила послать на прииски собственную комиссию для параллельного следствия. Из Москвы для этой цели были отряжены присяжные поверенные С. А. Кобяков и А. М. Никитин. Председателем комиссии был назначен Керенский.

Для Керенского это была огромная победа. Ему было всего чуть более тридцати лет, а его имя уже попало на первые страницы газет.

Дорога до приисков обернулась для столичных гостей немалыми трудностями. Проще всего было в комфортабельном вагоне добраться железной дорогой до Иркутска. От Иркутска до пристани Жигалово, откуда начинался речной путь, было 380 верст. Иркутский губернатор полковник Бантыш предложил членам комиссии свой автомобиль, но они предпочли воспользоваться услугами местных ямщиков. От Жигалова до городка Бодайбо нужно было плыть по Лене на длинных крытых лодках — «шитиках», которые вверх по течению тянули идущие по берегу лошади. Погода стояла скверная, часто лил дождь. Во время этого путешествия Керенский сильно простудился — позднее последствиями этой простуды для него стала тяжелая болезнь почек.

В Усть-Куте члены комиссии пересели на пароход, который еще восемь дней плыл по Лене, а затем по Витиму. Керенский болел и почти не выходил из каюты. Но для одной встречи он нашел и силы, и время. Упустить эту возможность он не мог, поскольку речь шла о Екатерине Брешко-Брешковской, участнице легендарной «Народной воли». Брешко-Брешковская, уже тогда получившая прозвище «бабушка русской революции», произвела на Керенского очень сильное впечатление. Позже, став министром Временного правительства, он первым делом распорядится об освобождении «бабушки» из ссылки.

В Бодайбо — «столице» золотодобывающего района — комиссия Керенского разместилась в доме, предоставленном администрацией «Лензолота». На другой стороне улицы стоял дом, где работала комиссия сенатора Манухина. Местные власти предоставили все условия для проведения общественного расследования. Керенский вспоминал: «Нет нужды говорить о том, что администрация прииска была раздосадована нашим вмешательством, однако ни сенатор, ни представители местных властей не чинили нам препятствий. Напротив, мы встретили полное понимание со стороны генерал-губернатора Восточной Сибири Князева, а иркутский губернатор Бантыш и его специальный помощник А. Мейш оказали нам большую помощь».[69]