Лакуна - Роза Сергазиева

Денис быстро вскочил, оделся и вылетел в коридор: негоже демонстрировать перед дамой свою патологическую утреннюю лень. Джину велел "сидеть дома".

— Кто за какой дверью живет, — Лана поджидала Дениса, облокотившись о длинный стол, кроме них в коридоре никого не было, — ты уже имеешь представление. Теперь наша главная соседка — муть. Основная ее часть скрыта за барьером, но отсюда хорошо просматривается узкая полоска бездны, оставшаяся над верхним краем. Считаем до двадцати.

Лана с сосредоточенным выражением на лице отсчитала шаги до осколочно-фарфоровой "границы". До фанерной стенки из детских столиков оставалось еще около двух метров. На некоторых ножках в центре болтались пластмассовые круги.

— Травкин с Ласковым развлекаются, — объяснила девушка, предугадав вопрос экскурсанта. — Когда профессор не видит. Анатолий Борисович постоянно напоминает об опасности, которая находится за баррикадой. Но любителей острых ощущений трудно запугать.

Хромов ступил кроссовками на запретную зону. Хрустя осколками, дошел до стенки, постучал пальцами по деревянной поверхности. Обычный звук пустоты. Вернулся обратно.

— Следующий экспонат — "окошко", — и Лана кивнула в сторону лестницы, приглашая подняться на второй этаж.

Денис подозрительно смерил взглядом хлипкую конструкцию: спинки от детских стульчиков в качестве ступеней не внушали доверия. Но, логически рассудив, что не он первый и не он последний, решительно взялся за поручни. Дощечки под ногами подозрительно заскрипели. И все же изобретение Аганина-старшего оказалось крепким и удобным: на широких перекладинах ступни помещались целиком. Вслед за Денисом поднялась и Лана.

От второго этажа лакуна в момент рождения "откусила": кабинет заведующей, где нынче по праву обитает Мила Евгеньевна; две бывших спальни, одну из них теперь занимает Травкин, другую — Лана; и небольшую нишу, где раньше для взрослых посетителей дошкольного учреждения стоял столик с яркими журналами и пара стульев. Столик забрал себе Петр Сергеевич, образцы советской полиграфии поставил на книжные полки профессор — нужно же чем-то заполнять пространство, а стулья спустили в кают-компанию. Сейчас в пустой нише скучала лишь придвинутая к стене невысокая лестница-стремянка.

— Если взобраться на самый верх, то, как раз на уровне глаз окажется мое любимое "окошко". Хочешь заглянуть?

На стене, ближе к потолку, Денис обнаружил еще и нарисованное красное сердечко с очерченной точкой посередине: так девушка обозначила местную достопримечательность, чтобы не тратить каждый раз время на поиски. Уж слишком мало "окошко".

— Нашел? — волновалась Лана. — Правда, восхитительно!

Денис прижался к штукатурке, заглянул в крошечное отверстие и… чуть не задохнулся от восторга: он увидел краешек балкона на третьем этаже, СВОЕГО БАЛКОНА! Его нельзя спутать ни с каким другим: на бельевой веревке болталась знакомая прищепка с отломанной ножкой. Деревяшка уже давно рассохлась, посерела, Денис хотел ее выбросить, но руки не доходили: ведь нет необходимости вешать белье в самое начало веревки. И теперь смотрел на забытое "украшение" как на нечто родное.

— К сожалению, можно разглядеть только краешек балкона и одинокую прищепку, — подтвердила увиденное Лана. — Но зато всегда легко определить ночь снаружи или день, дождь или солнце. А если приложить к "окошку" ухо, попробуй, — настаивала девушка, и Хромову пришлось подчиниться, — то услышишь шум улицы. Иногда долетают чьи-то голоса, удается даже отдельные слова разобрать.

Но Денису не повезло. Никаких звуков снаружи, видимо — разгар рабочего дня и во дворе никого нет.

— Когда я отсюда выберусь, — мечтательно произнесла Лана, — то обязательно постучусь в квартиру на третьем этаже и попрошу подарить мне поломанную прищепку. Представляю, как удивятся хозяева, — засмеялась девушка. — Но им не понять, как дорога мне эта безделица, много лет напоминающая о существовании другой, нормальной жизни.

— Каждый из вас говорит, что мечтает вернуться обратно, — Денис спрыгнул со стремянки и стряхнул прилипшую к футболке штукатурку. — И Егор, и Алик, теперь ты. Но никто не удосужился найти дорогу наверх!

— Я простучала каждый сантиметр пола на двух этажах, прощупала на стенах каждую зазубрину, — возмутилась Лана, — пыталась вырваться. Бес-по-лез-но. Не веришь — пытайся сам.

Обиженная девушка повернулась к экскурсанту спиной и спустилась по лестнице в кают-компанию

— Но ведь достаточно проанализировать, кто в каком месте вошел, — упрямо повторял Денис, — найти закономерность. И просчитать момент появления следующего гостя. Там где вход, там и выход.

— Люди оказывались каждый раз не просто в разных местах, но в разное время, — чуть не плакала девушка: как может новичок не доверять ей. — Ни одного похожего случая!

— Не может быть, — не поверил Денис. — Здесь слишком маленькое пространство. Ситуации должны повторяться. Кто еще оказался, как и я, на берегу?… Кстати, — осекся парень, — ты показала мне всю лакуну? А море? Ведь не приснилось оно мне, я точно помню, как рядом бежали волны, хрустел песок под спиной, кричали чайки.

— Чайки?! — Лана схватила Дениса за руку и потащила в начало коридора. — На самом деле ты слышал крик ворон, этот звук остался в твоем подсознании, как последний, услышанный в момент провала. А мозг, увидев неестественную картину в лакуне, "предложил" логичное объяснение. И ты его с удовольствием принял.

— А скользкий песок? Тоже фантом?

— Песок? Шершавый кафель на полу. Сейчас сам увидишь, — и девушка распахнула дверь.

Помните, обнаружив рябь на стене и убедившись, что перед ним не опасная муть, Аганин запер кухню до лучших времен. Но Егор от скуки однажды вспомнил про неиспользуемое помещение, достал ключ, заглянул в комнату. И закричал от ужаса: за газовой плитой… покачивались на ветру деревья осеннего леса. Прибежавший на крик профессор вытолкнул сына обратно в коридор, а сам нащупал правой рукой на полке знакомую сковородку и закинул в изображение. Посудина, с характерным звуком предмета, шлепнувшегося о кирпичную кладку, отскочила обратно, никак не испортив пейзаж. Тогда профессор принес из каморки сестры-хозяйки швабру, приблизился к лесу и осторожно провел палкой по "листьям". Деревяшка прошила крону насквозь, не задев ни одной веточки. Анатолий осмелел, подошел вплотную к пейзажу и "окунул" в него руки. Словно в объемный экран в кинотеатре. Единственное отличие: картинка не проецировалась на полотно, а буквально парила в воздухе.

Они приходили сюда каждый день и подолгу наблюдали за живыми картинками: лес — лишь первый в череде пейзажей. За ним последовала горная феерия: алмазным блеском сияли вершины, подпирая такие же белоснежные облака. Самым впечатляющим сюжетом Егор считал пустыню — вздымались сыпучие барханы, нещадно палило солнце. Даже хорошо, что нельзя почувствовать его истинный жар, иначе сгорели бы. А Анатолий Борисович предпочитал цветущий сад: он попал в объем кухни вместе с кусочком зеленого забора. При определенной доле воображения можно "услышать" шелест волны, жужжание пчел или скрип песка под ногами. Профессор назвал удивительное явление сменным пейзажем. Растолковал Егору, как понимал сам, природу феномена: в лакуну просачиваются отражения реального мира. Как миражи в пустыне.