Она была актрисою - Александра Авророва

— Кто? Ты что, совсем спятила?

— Я не утверждаю, что это мы, я говорю к примеру. Да ты не ахай, ты представь! Позавчера у нас с Преображенским все было гладко, а вчера он пригрозил разрушить наши планы. Пусть не наши, пусть мои. Я вспомнила про открытый люк и поняла, что сумею подстроить нечто схожее. Попортила этот дурацкий блок и позвала туда Евгения Борисовича. Естественно, первая надежда, что все примут смерть за несчастный случай — это всего безопаснее. Но судьба привела за наш столик твоего Обалдевшего поклонника, который оказался следователем. Следователь слышал странный тост и догадался о назначенной встрече, а, догадавшись, заподозрил убийство.

— Да ничего он не заподозрил! Он и словом не обмолвился!

— А ты считаешь, следователи делятся с подозреваемыми своими подозрениями? Наоборот, они усыпляют бдительность. Такая у них профессия.

— Глупости! Он был очень со мной любезен. Он даже обещал допрашивать меня не в прокуратуре, а здесь или на работе. И вообще, он мой поклонник!

— Неужели? — подняла брови Марина. — Хочешь сказать, между вами что-то было?

— Пх! — фыркнула Вика. — Очень надо!

— Ладно, спрошу иначе. Он хотя бы делал какие-то попытки? Пусть минимальные.

— Нет, не делал. Я тоже думала, что в машине он обязательно… странный мужик, да?

— Ничего не странный. Просто он побоялся приставать к подозреваемой, чтобы ему что-нибудь не пришили за это на работе. Очень логично!

— Да? Ну, не знаю. Слава богу, я держала рот на замке. Послушай, ты что, действительно считаешь, что я могла убить Евгения Борисовича? Я, конечно, готова была выцарапать ему глаза, но…

— Вот именно, — засмеялась Марина. — Если б его нашли с выцарапанными глазами, я бы не усомнилась, что это сделала ты. Впрочем, ты бы и не сумела этого скрыть.

— Нечего считать меня дурочкой! — неожиданно обиделась Вика. — Очень даже сумела бы. Думаешь, я прямо-таки всем вам показываю, что у меня в душе? Между прочим, хитрю получше всякого, и с тобою тоже!

— Макиавелли наших дней! Да хитришь, хитришь, успокойся, и вертишь всеми нами, как заблагорассудится. Твоя черная, черная, черная душа скрыта от нас непроницаемой завесой, заглянуть за которую ты не позволяешь даже избранным. Твое коварство парализует нашу волю и заставляет нас приходить в студию, а там — о ужас! — принимать участие в постановке спектаклей, не требуя с тебя ни гроша.

Последние фразы произносились нараспев, словно детская страшилка.

— Да ну тебя, не издевайся! — попросила Вика.

— Я не издеваюсь, я шучу. Ладно, если настаиваешь, примем как версию, что убила ты, но по врожденной хитрости ловко скрываешь. Ты этого от меня добивалась?

— Никого я не убивала! Слушай, не выводи меня из себя!

— Да я и не собиралась. Просто хотела сказать, что я-то лично убеждена, что это сделала не ты, а вот Талызин не обязательно. В конце концов, он вчера первый раз словом с тобою перемолвился и характера твоего не знает!

Виктория Павловна упрямо помотала головой.

— Ничего подобного он не говорил и даже не намекал.

— Еще раз повторяю — было б странно, если бы взял и открыто изложил все свои подозрения. Кстати, он сразу меня удивил, даже еще пока я не знала, кто он. Очень неординарный человек.

— Да ты что! Наоборот — серый, как… как…

— Да, то, что называют темная лошадка. Или тихий омут, где черти водятся. Как раз с такими яркими, как ты, все достаточно просто, а вот эти тихони! Абсолютно не догадаешься, что у них на душе. Хотелось бы верить, что ты действительно ему нравишься. Кстати, это ты пригласила его на банкет?

— Нет, Евгений Борисович.

— Так они знакомы, — чуть прищурилась Марина.

— Нет. Преображенский просто его пригласил, и все.

— Чужого человека? С чего вдруг?

— Ну, откуда мне знать? Преображенский, он такой.

— Как раз он не такой. Он никогда не интересовался чувствами других людей, только своими, и он не из тех, кто постарается устроить кому-нибудь личное счастье. И вообще, если они не знакомы, о чем так долго говорили друг с другом?

Вика небрежно напомнила:

— О том, что Евгений Борисович очень высоко меня ставит.

— Да? И что, Обалдевший поклонник резко против этого возражал?

— Я думаю, наоборот. Почему возражал?

— Потому что я лично видела, как они горячились. Еще удивилась, что такой флегматичный с виду тип, как этот Талызин, умеет горячиться. Что ты на это скажешь?

— О господи! А что я должна сказать? Преображенский, он и мертвого разгорячит, да будет земля ему пухом.

— Это да, — согласилась Марина, — и все-таки странно. У меня все-таки складывается впечатление, что они были знакомы.

— Ну… если хочешь, я спрошу при случае у Игоря Витальевича…

— Так он тебе и ответит! Он явно предпочитает это скрыть. А почему? И вообще, почему он ходил в студию?

— Живет рядом. Да, еще ему нравится моя реалистическая манера постановки. А что?

— Да ничего. Просто думаю, что следователи тоже люди, и ничто человеческое им не чуждо. Наверное, среди них встречаются и убийцы.

Вика, не выдержав, расхохоталась, затем весело осведомилась:

— А тебе никто не говорил, что у тебя буйная фантазия? Буйная — это еще мягко сказано.

— Я знаю, — покаянно кивнула Марина, — и этот недостаток жутко мешает мне в работе. Я же физик! Но я ничего не могу с собой поделать. Я ведь не утверждаю, что все это правда, просто говорю, что оно м о г л о быть правдой!

Виктория Павловна глянула на собеседницу с нескрываемой симпатией. Умная-то она умная, а иногда такая смешная!

— Значит, по-твоему, убийца — следователь? Включи это в твою следующую пьесу, идея оригинальная.

— Да нет, я не думаю, что убил Обалдевший поклонник, на него я просто случайно отвлеклась. Про что же я такое говорила? А, вспомнила! Итак, предположим, Преображенского убила я. Хотела выдать за несчастный случай, но присутствие Талызина смешало мои планы. Он догадался, что это убийство. Тогда главное для меня — отвести от себя подозрения, так? Особенно в случае, если они изначально были.

— Что значит — изначально были?

— Ну, например. То, как тебе угрожал Евгений Борисович, кто-нибудь слышал? Кроме вас двоих, разумеется.

— Не знаю. Нет, наверное.

— В этом случае тебя подозревать у милиции причины нет.

Вика сообразила, что Марина снова сама себе противоречит, однако возражать не стала. Ей было очень интересно, она увлеклась.

— А взять, к примеру, не тебя, а меня. Мне Преображенский тоже угрожал, и, как выяснилось, это слышал посторонний человек.