Неизвестный Миль - Елена Миль

Однажды поступили в лабораторию 5 ордеров на верхнюю легкую одежду. М.Л. увидел, что есть костюмчик 46-го размера, и упросил у секретаря отдать этот костюмчик мне и объяснил свое решение тем, что ему надоела вечная демонстрация с утра до вечера. Он имел в виду, что я все время ходила на работу в одном и том же ярко-красном платье: вечером постираю, а утром опять в нем, да еще с логарифмической линейкой перед глазами. Он же уговорил меня надеть этот темно-серый костюм на работу, а на «выходное платье чуть позже разживемся». Костюм так подходил мне, что никто не упрекнул цехком в том, что он выдели ордер человеку, проработавшему в ЦАГИ, как тогда говорили, без году неделю.

По характеру общения с людьми М.Л. был очень прост, умел общаться с людьми достойно, но без заигрывания и никогда не был брезглив.

Вот однажды М.Л. зашел со мной в общежитие (гостиницу), где проживали его сотрудники: Захаров, Кожевников Вениамин Алексеевич, Карманов Сергей Иванович и Карташов Гурген Арсеньевич. Сварили манную кашу на воде и разливали ее по тарелкам. На предложение ее отведать М.Л. за себя и за меня сразу же согласился. Каша была невкусная и недосоленная, я ее не доела, а М.Л. съел всю тарелку и сказал, что каша вполне съедобная и, самое главное, что она без комков.

Помню и до сих пор благодарна М.Л. за то, что он, узнав, что я пережила самые трудные дни Ленинградской блокады, сразу же по принятии меня на работу стал хлопотать для меня и для моих четырех однокашников, также из ЛГУ, энеэровские продуктовые карточки (попросту карточки для научных работников). Надо было сначала провести ученый совет, чтобы получить звание м.н.с., а для этого убедить высшее начальство. В то время в ЦАГИ отдельно рядовые сотрудники отчет не писали, сдавался один общий годовой отчет для института. Но М. Л. заставил меня написать к аэродинамическим расчетам объяснительную записку, красиво построить графики (в группе оформления выпросил красивую обложку, туда же и подложил мой рукописный материал) и пригласил на отдельный семинар, который вел Сойман Семен Семенович. Я удачно отвечала на заданные вопросы, и члены ученого совета единогласно проголосовали за присвоение мне звания м.н.с. Энэровские карточки я получила примерно через 4 месяца, но как я им была рада! Получала дополнительно (сахар и жиры в небольшом количестве) по 200 г хлеба каждый день, до самой отмены продуктовых карточек в 1947 году.

Примерно в конце 1945 года были приняты в лабораторию 5 молодых специалистов из Куйбышевского авиационного института, среди которых оказался и племянник Миля — Абрам Вениаминович Миль. В лаборатории появились два Миля. И чтобы всякий раз во время телефонных звонков не уточнять, какого Миля просят к телефону, Михаил Христофорович Сперанский предложил называть М.Л. доктором (ктому времени он уже защитил докторскую диссертацию), а практиканта Абрама Вениаминовича — фельдшером. Так сотрудники лаборатории и называли (до самого отъезда на завод — в ОКБ), М. Л. Миль доктор, а А. В. Миль — фельдшер.

Подшучивать над людьми М.Л. умел очень остроумно и правдоподобно. В конце 1943-го — начале 1944 года он был назначен ведущим по продувке самолета МиГ-3 или МиГ-11 в аэродинамической трубе Т-101. Написанный совместно с Микояном отчет, напечатанный на машинке, он дал мне в конце рабочего дня для исправления опечаток и ушел домой. А на следующий день с серьезным видом в присутствии сослуживцев заявляет: «Полиночка, ну что же вы наделали, сейчас приедет А. И. Микоян подписывать отчет, а вы его закапали жирами». Открывается дверь, и Микоян спрашивает:

— Ну как, отчет готов к подписи?

— Готов-то готов, да вот жирами закапан и как раз на странице, где подписи. Как мы пойдем к Сергею Николаевичу Шишкину, начальнику ЦАГИ, не представляю.

М. Л. Микоян подошел к столу Миля М. Л. глянул на отчет, рассмеялся и тут же расписался.

Какое радостное успокоение я испытала после внезапного огорчения по поводу отчета, когда М.Л. собрал в ладонь маленькие талончики на 5 г жиров (отовариваемые только в столовых) и вручил мне их со словами: первые и вторые блюда с жирами вкуснее.

Несколько позже у М.Л. были большие неприятности с этим же отчетом. Утром с завода в ЦАГИ приехал Микоян, взял секретный отчет, расписался за него и сидел и разговаривал с М.Л, до самого обеда. Мы ушли в столовую, а они остались вдвоем. После обеда оба уехали на завод, а примерно в 15 часов звонит начальник секретного отдела и просит Микояна к телефону или М. Л. После нашего ответа прибегает сам, роется в столе, не находит отчета, хватается за голову и убегает.

Какой переполох обрушился на всех нас, на квартиру М.Л. (П.Г. страшно разволновалась) и на завод Микояна! Вере Марковне Голубевой удалось разыскать М.Л. в министерстве, я до сих пор помню, как она советовала М.Л. ни дома, ни в лаборатории не появляться, пока отчет не отыщется, хотя М.Л. за него и не расписывался.

М.Л. домой в тот день не вернулся, на работу на следующий день не вышел. Злополучный отчет обнаружил в его столе один из сотрудников в обеденный перерыв, когда в комнате кроме него никого не было. Я первой его встретила после обеда, в комнате с отчетом в руках он шел ко мне со словами:

— Вот он, я нашел его в столе у МЛ. Будьте свидетелем, П.И.

Я тут же нашлась и ответила:

— Я засвидетельствую лишь то, что вижу: вы стоите посреди комнаты с отчетом в руках, а то, что вы нашли его в столе у М.Л. я засвидетельствовать не могу, так как не видела этого.

Вера Марковна все как-то уладила, смело взяла в руки этот отчет, отнесла в секретный отдел и тут же стала разыскивать М.Л. в Москве, чтобы его успокоить. Меня попросила прийти в квартиру П.Г. и все рассказать ей. В этот день я на работу не вернулась, так как П.Г. так обрадовалась, что усадила меня за стол, а вскоре примчался из Москвы М. Л., зашла Вера Марковна рассказать некоторые подробности. До сих пор помню слова П.Г.: «Полиночка, вы даже представить себе не можете, что было бы, если бы отчет не отыскался, я подобный страх один раз в жизни уже пережила». На мое замечание, что М.Л. отчет из секретного отдела не брал, он за него не расписывался, ответила, что Миля обвинили бы в том, что он специально так подстроил, чтобы переложить вину на других.

Как мне кажется, эти записи в какой-то мере отражают атмосферу и настроение того времени, когда самый первый отечественный вертолет Миля Ми-1 был уже почти на выходе из лаборатории и его проект начинал претворяться в жизнь».

Невосполнимое

Пана Гурьевна вспоминала: «В эвакуации в Билимбае в 1941 году нас настигает огромное горе — после острого дифтерита в больнице на моих руках умирает сын Вадик. Вадик готовился поступать в школу. Я не могу смириться с этим горем. Миша всегда очень хотел сына. Еще раньше, до войны, ему очень нравился мой племянник Коля, и он очень просил родить мальчика, чтобы был похожим на него. Как по заказу в 1936 году родился сын, как он мечтал, похожий на Колю, только с более тонким лицом, как у М.Л. Я помню, как он радовался, танцевал на дне рождения сына. Долго выбирал имя и назвал Вадимом по имени сына двоюродного брата матери. Но оба Вадима оказались несчастными. Тяжелая эвакуация, а также то, что мы скудно питались, находясь без Михаила Леонтьевича, отразились на сердце сына. Мы похоронили Вадика в Билимбае.