Война за империю - Евгений Белаш

— У вас было ранение правой руки? — спросила Наталья, проверяя догадку

Он аккуратно положил вилку и прямо посмотрел на женщину. Она никак не могла понять, какого цвета у него глаза, не то карие, не то угольно черные, они словно переливались оттенками темного, в зависимости от настроения и света.

— С чего вы взяли? — довольно резко спросил он в ответ. Плечи слегка напряглись, голова чуть опустилась.

— Немного неестественно держите кисть, движения скованные, — против воли она привычно взяла тон профессионального медика. — Я врач, хирург-травматолог. Помимо прочего специализируюсь на огнестрельных ранениях и минно-взрывных травмах. У вас было повреждение правого предплечья и лучезапястного сустава, тяжелое, скорее всего с раздроблением. Довольно давно. Лечили очень хорошо, но такое всегда оставляет след.

Шанов слегка расслабился.

— Да, у меня было… была тяжелая… травма. Лет… да, около десяти лет назад. Иногда болит и мешает, особенно в такую погоду.

Его вилка проскребла по дну сковородки, собирая остатки завтрака.

— Ну что же, можно сказать, что мы познакомились. К сожалению, мне пора.

Особого сожаления в его голосе не слышалось. Шанов резко встал, размашистым движением прихватил сковородку. Посуду он мыл так же, как и ел — быстро, но без спешки, аккуратными точными движениями. Закончив, не оборачиваясь, ушел. Наталья допила чай, обдумывая то, что узнала о соседе за это короткое утро.

Наверняка военный. Судя по манере общения — офицер, причем достаточно высокого полета, но не 'кабинетный'. На руках нет характерного следа въевшихся горюче-смазочных, значит не из мехвойск. Был ранен. Занимается физкультурными упражнениями или много времени проводит за тяжелой работой. И определенно связан с какими-то немалыми секретами, ей и ранее приходилось общаться с людьми, опутанными разнообразными подписками, но у Шанова постоянный самоконтроль и взвешивание всякого слова превосходили всякую меру. Обычные 'труженики войны' ведут себя несколько по-иному, без параноидального самоконтроля.

Очень, очень интересный человек, буквально сотканный из контрастов.

И как-то немного, самую малость грустно становилось оттого, что он ушел, не обернувшись и не сказав хотя бы 'до свидания' …

* * *

В то время как полковник Шанов знакомился с новой соседкой, несколькими тысячами километров южнее и западнее происходили значительно более масштабные события. И в отличие от знакомства мужчины и женщины, касающегося лишь их самих, баталия в Средиземном море обещала повлиять на весь мир, значительно изменив баланс сил в конфликте континентального социализма и островного империализма.

Захват немцами Мальты, уже после окончания собственно европейских сражений, стал лебединой песнью парашютно-десантных войск германской Социальной Республики. Хотя десантный корпус полег почти в полном составе, итог окупал все потери, позволяя если не запереть Средиземноморье для англичан, то, по крайней мере, очень сильно осложнить им жизнь. Этот остров был словно самим богом предназначен для размещения авиации, и одно время даже казалось, что теперь английские транспорты станут ходить в Метрополию длинным маршрутом, огибая Африку, вместо пути через Суэцкий канал и Гибралтарский пролив. Однако немцы не приняли во внимание, что быстро взятое может быть так же быстро потеряно. А так же слишком рано списали со счетов британский флот.

Операция готовилась столь стремительно и в обстановке такой секретности, что даже не имела собственного названия, все планировалось буквально по ходу и, что называется 'на живую нитку'. Адмирал Эндрю Браун Каннингем собрал сливки Средиземноморского флота и бросил их в классический десант. Выжимая все возможное из ходовых установок, к Мальте двинулись линкоры 'Худ', 'Вэлиент' и 'Резолюшн', авианосец 'Арк Ройал', два крейсера и полтора десятка эсминцев. За ними шли быстроходные транспорты 'Бреконшир' с самоходными тендерами, под завязку забитыми пехотой почти без тяжелого вооружения, но с боевым духом, как у шотландских горцев при Балаклаве.

Если бы немецкая разведка оказалась чуть расторопнее; если бы захватчики немного выше оценивали способности англичан к творческой импровизации; если бы аэродромные площадки были введены в работу хотя бы на два-три дня раньше; если бы основной радар оказался установлен более удачно относительно окружающих гор и давал сигналы с меньшим опозданием… Этих 'если бы' оказалось много, но все они имели одну причину — эйфория от предыдущего грандиозного успеха.

Немцы опоздали, и стальная армада соединения Каннингема обрушилась на Мальту.

Формально у захватчиков был сильный авиационный кулак, способный сорвать атаку англичан. Но переброшенные на остров истребители и пикировщики не имели опыта слаженных, последовательных налетов на сильные флотские группировки при жесточайшем цейтноте. Одно дело — громить торговые караваны, ломая сопротивление эскорта при собственном численном превосходстве. Другое — пытаться затормозить бронированного Левиафана, возникшего буквально из воздуха, идущего напролом. В тот час, когда Шанов и Наталья вели неспешную, добрососедскую беседу за завтраком, английские линкоры уже выбрасывали тонны стали и взрывчатки на известняковые скалы острова, а тендеры с пехотой подходили к берегу.

Немцам не хватило часа, может быть двух, чтобы вовремя сориентироваться и организовать воздушный 'конвейер' с последовательными налетами, идущими волна за волной. И эти часы стоили им Мальты.

Солнечный диск светился последними лучами, неспешно прячась за горизонт. Быстро темнело. Спальня погружалась во мрак.

Рузвельт сидел недвижимо в своем кресле, в пол-оборота к окну, устремив взгляд куда-то в бесконечность. Лишь пижама слегка приподнималась на груди при вдохе. Анна Элеонора Рузвельт также не спешила отходить ко сну. Это была давняя-давняя традиция — после серьезных дел и совещаний муж всегда делился соображениями. Он не должен был делать этого, никогда и ни при каких обстоятельствах. Государственным секретам следовало оставаться запертыми в стенах кабинетов, и никак не обговариваться в супружеской спальне. Но Франклин Рузвельт не обращал внимания на эти правила. Он игнорировал их ради единственного человека, который оставался рядом во всех жизненных испытаниях. В пользу той, кто дала ему разумных советов больше, чем многие государственные мужи.

Впрочем, строго говоря, Элеонора крайне редко что-либо действительно советовала напрямую. Обычно она просто очень внимательно слушала и временами задавала вопросы, но как-то так получалось, что ее краткие и проницательные замечания раскрывали проблемы с совершено иной стороны, подсказывали неожиданные решения. Наконец, неспешный разговор в конце рабочего дня сам по себе успокаивал и облегчал душу.

Молчание затягивалось. Наконец, вице-президент глубоко, очень глубоко вздохнул и слегка потянулся. Черты лица еще больше заострились, кожа в неверном свете лампы приобрела бледно-восковой оттенок.