Снег - Орхан Памук

— Нет, не поэтому, — строптиво ответил Ка.

— А почему?

— Они совершают самоубийства, потому что несчастны.

— Мы тоже несчастны, но не кончаем с собой. "s В боковом свете ламп, которые они держали в руках, они открывали шкафы областного центра партии, вытаскивали ящики и высыпали на столы их содержимое, искали что-то в папках. Они перевернули стол Мухтара, разыскивая там оружие, выдвинули один из шкафов и заглянули за него. С Ка они обращались намного лучше, чем с Мухтаром.

— Почему после того, как вы видели убийство директора, вы пошли не в полицию, а сюда?

— У меня была назначена встреча.

— Для чего?

— Мы старые друзья по университету, — сказал Мухтар извиняющимся голосом. — А хозяйка отеля "Снежный дворец", в котором он остановился, — моя жена. Незадолго до убийства они позвонили мне сюда, в партийный центр, и назначили встречу. Вы можете это проверить, потому что сотрудники Национального разведывательного управления прослушивают телефоны наглей партии.

— Откуда ты знаешь, что мы прослушиваем ваши телефоны?

— Извините, — сказал Мухтар, совершенно не испугавшись. — Я не знаю, я предположил. Может быть, я ошибся.

Ка ощутил в Мухтаре хладнокровие и подавленность человека, который привык принимать как само собой разумеющееся то, что полиция и власть — безжалостны, что электричество выключается, дороги всегда грязные, привык покорно разговаривать с полицейскими, грубо с ним обращавшимися, и не считать проблемой своей чести то, что его оскорбляют и толкают, и Ка испытывал к нему уважение уже за то, что сам он не обладал этими полезными способностями и умением идти на компромисс.

Они сидели рядом, словно наказанные дети, на заднем сиденье полицейской машины, куда их посадили после того, как долго обыскивали областной центр партии, перевернули все шкафы и папки, перевязав часть этих папок веревками, заполнили ими мешки, а также после того, как составили протокол об обыске. Ка вновь увидел беспомощность Мухтара, посмотрев на его большие белые руки, похожие на толстых и старых собак, которые он смирно держал на коленях. Пока полицейская машина медленно ехала по заснеженным и темным улицам Карса, они грустно смотрели на бледные желтоватые огни, просачивающиеся из окон армянских особняков с полуоткрытыми занавесками, на стариков, медленно бредущих по обледенелым мостовым с полиэтиленовыми сумками в руках, на фасады одиноких, как призраки, пустых и старых домов. На досках объявлений Национального театра были развешаны афиши о вечернем представлении. Рабочие, проводившие по улицам кабель для прямой трансляции, все еще работали. Из-за того, что дороги были закрыты, в автобусных гаражах царила нервная атмосфера ожидания. Полицейская машина медленно ехала под сказочным снегом, снежинки которого казались Ка такими же большими, как снежинки внутри детской игрушки "снежная буря", заполненной водой. За время этого путешествия, продолжавшегося, даже учитывая небольшое расстояние, семь-восемь минут, поскольку водитель вел машину очень медленно и внимательно, Ка встретился взглядом с Мухтаром, сидевшим рядом, и по печальному и спокойному взгляду старинного приятеля, чувствуя одновременно стыд и облегчение, вдруг понял, что в Управлении безопасности Мухтара будут бить, а к нему не прикоснутся.

По глазам своего товарища, о которых он не забудет и долгие годы спустя, Ка почувствовал, что Мухтар думает о том, что заслужил побои, которые ему вскоре предстояло получить. Хотя он твердо верил в то, что победит на выборах на пост главы муниципалитета, которые состоятся через четыре дня, в глазах его было такое извиняющееся выражение безропотности и раскаяния в том, что это произойдет, что Ка понял мысли Мухтара: "Я знаю, что я заслужил эти побои, которые скоро получу за то, что все еще упорно настаиваю на том, чтобы жить в этом уголке мира, за то, что даже здесь я вызвал ярость власти, и которые постараюсь перенести без ущерба для собственной гордости, и поэтому я считаю себя ниже тебя. А ты, пожалуйста, не заставляй меня стыдиться, глядя прямо мне в глаза".

После того как полицейский микроавтобус остановился во внутреннем дворе Управления безопасности, Ка и Мухтара не разделили, но обращались с ними очень по-разному. Ка — известный журналист из Стамбула, влиятельный человек, который навлечет беды на их головы, если что-нибудь про них напишет, и они провели процедуру оформления показаний свидетеля, готового сотрудничать с ними. А с Мухтаром обращались унизительно, словно говоря: "А, опять ты!"; повернувшись к Ка, они словно говорили: "Какие у вас могут быть дела с таким, как он?" Ка наивно подумал, что они унижали Мухтара частично из-за того, что считали его глупцом (неужели ты думаешь, что тебе поручат управлять этим государством!) и неудачником (ты сначала научился бы распоряжаться своей жизнью!). Но ему предстояло намного позже с горечью понять, что они намекали совершенно на другое.

На какое-то время Ка увели в соседнюю комнату и стали близко показывать черно-белые фотографии, собранные из архивов, чтобы он опознал невзрачного человечка, убившего директора педагогического института. Здесь были фотографии всех политических исламистов Карса и окрестностей, кто хотя бы раз попал в поле зрения сил безопасности. Большинство были молодые курды, крестьяне или безработные, но среди них встречались и уличные торговцы, один имам-хатиб, и даже студенты и преподаватели университета, а также турки-сунниты. Среди фотографий молодых людей, с гневом и печалью смотревших в фотокамеру Управления безопасности, Ка увидел лица двух молодых людей, которых он однажды видел на улицах Карса, однако ни на одной из черно-белых фотографий не было возможности обнаружить нападавшего человечка, который, как Ка считал, был постарше и пониже.

Вернувшись в другую комнату, он увидел, что у Мухтара, сидевшего сгорбившись на той же табуретке, течет кровь из носа и заплыл кровью один глаз. Мухтар, смутившись, сделал несколько движений, а затем тщательно закрьш лицо носовым платком. В тишине Ка на какой-то момент вообразил, что Мухтар доказал свою невиновность благодаря этим побоям, полученным за духовную подавленность и чувство вины, которые он испытывал из-за бедности и глупости своей страны. Спустя два дня Ка, перед тем как с горечью получить известие, которое сделает его самым несчастным в жизни (на этот раз он сам окажется в положении Мухтара), предстояло вспомнить то, что он вообразил, хоть он уже и тогда считал это глупым.

Через минуту после того, как они встретились с Мухтаром взглядами, Ка опять отвели в соседнюю комнату записать показания. Рассказывая молодому полицейскому, использовавшему такую же печатную машинку марки «Ремингтон», как в детстве его отец-адвокат, стучавший на ней по вечерам, когда приносил работу домой, о том, как убили директора педагогического института, Ка подумал о том, что Мухтара ему показали, чтобы напугать.

Когда его через какое-то время отпустили, перед его глазами еще долгое время стояло окровавленное лицо Мухтара, оставшегося там. Раньше в провинциальных городах полиция так не издевалась над сторонниками старых порядков. Но Мухтар — не центральная правая партия, вроде Партии Отечества; он был из тех, кто хотел считаться радикальными исламистами. И Ка опять почувствовал, что в этой ситуации есть что-то, связанное с личностью Мухтара. Ка долго шел под снегом, сел на забор в самом конце проспекта Армии и, глядя на детей, катавшихся при свете уличных ламп на санках с заснеженного спуска, покурил. Он чувствовал усталость от власти и нищеты, свидетелем которых стал днем, но в нем теплилась надежда, что с любовью Ипек можно начать совершенно новую жизнь.