Большая кража - Элмор Леонард

Райан продолжал следить глазами за официанткой. Очень уж ему понравилась черная ленточка, которой был перетянут ее хвостик. Блондинка с черной ленточкой в волосах.

— Я возвращаюсь от столиков за стойку, — продолжал мистер Маджестик, — и — раз-два-три — разливаю следующий заказ. Несу им, а один из парней в первый раз ко мне зашел. Он и говорит: «Как вы вообще помните, кто из нас что пьет?» Я только пожал плечами. А что говорить? С ними и так все ясно. Все поляки в том районе заказывали «Семь корон» и «Строс». Шестьдесят пять центов.

Когда мистер Маджестик предложил Райану перейти через дорогу в ресторан «Эстелла» и поужинать там, Джек почему-то «забыл» свой рюкзак в баре. Ресторан оказался самым обыкновенным: угловые диванчики, столы и буфет из пластика под мрамор, салфетки и подставки под тарелки, сообщающие о том, что «Мичиган — страна чудесных озер». Они заказали по бифштексу и, после того как Райан поспорил, что вареной картошки не окажется, и выиграл спор, довольствовались американской фри.

Мистер Маджестик уставился на него:

— Ты любишь отварную картошку?

— Люблю, если посыпать ее укропом или петрушкой, — сказал Райан. — Тогда это настоящая картошка. Ну, в том смысле, что у нее картофельный вкус.

— Точно! — воскликнул мистер Маджестик, словно экзаменатор, получивший от студента правильный ответ.

— Когда я жил дома, — сказал Райан, — по воскресеньям мама жарила телятину или свинину, а на гарнир была вареная картошка. Не пюре и не жареная, а вареная. Достаешь из кастрюли две-три картофелины покрупнее, ломаешь их вилкой, так что они полтарелки занимают, и поливаешь сверху маслом. Только вот попробуй заказать такую картошку где-нибудь в ресторане — ничего не получится.

— А где ты жил в Детройте?

— В Хайленд-Парке. Это к северу от бывшего фордовского тракторного завода.

— Да уж знаю, где это. А твой отец на «Форде» работал?

— Нет, в Детройтской муниципальной транспортной компании. Но уже умер. Мне тогда тринадцать лет было.

— Были у меня знакомые в транспортной компании Детройта. Ну да с тех пор много воды утекло. Они работали там, когда по городу еще трамваи ходили. Все моего возраста или постарше, так что теперь на пенсии или чем-то другим занимаются.

— Трамвай водить отцу, кажется, не приходилось. Он водил вудвордовский автобус. Ехал в центр — ставил на стекло табличку «Набережная». Обратно на кольцо — «Фэйр-Граундз».

— Помню такие таблички.

Когда им подали заказанные бифштексы с картофелем фри, разговор на некоторое время прервался. Райан вспомнил вдруг воскресные семейные обеды в столовой, которая была также его спальней: за столом собирались мама и две старшие сестры. Одна из сестер приглашала на обед своего очередного парня; отец нередко работал по выходным, поэтому на семейных обедах он бывал не всегда. Семья жила в небольшой квартирке с двумя спальнями на пятом, верхнем этаже старого многоквартирного дома; одна спальня принадлежала отцу с матерью, другая — сестрам; в спальне сестер царил редкостный беспорядок: на кроватях, стульях и даже на полу была раскидана одежда, журналы, щипцы для завивки волос и всякое барахло. Райан спал в столовой на диван-кровати, а его рубашки, носки и нижнее белье хранились в нижнем ящике письменного стола в гостиной. В столовой, за общим обеденным столом он делал уроки под громкие звуки телевизора в гостиной. Иногда отец приходил с работы не один, а со сменщиком, и они садились в столовой ужинать. Райан хорошо помнил, как отец появлялся в дверях в лихо заломленной на затылок серо-голубой форменной фуражке: ни дать ни взять летчик-истребитель из фильмов о Второй мировой войне. Если по пути домой он заходил куда-нибудь выпить, это можно было определить в ту же секунду, как он ступал на порог. В те дни, когда не нужно были идти на работу, отец надевал чистую спортивную рубашку, тщательно причесывался, чистил обувь и садился за обеденный стол раскладывать пасьянс. За пасьянсом он мог провести большую часть дня, держа сигарету в углу рта и лениво пробегая взглядом по разложенным на столе рядам карт. Ближе к вечеру он выпивал пару бутылок пива и читал газету. Кроме газет, он ничего не читал.

— Горчицы хочешь?

— Нет, я лучше с кетчупом.

Отец вообще не был похож на водителя автобуса. Он хорошо выглядел. Темноволосый. Подтянутый и аккуратный. Всегда прилично одетый. Но всего лишь водитель автобуса в свои сорок с лишним. Зарабатывал он сто двадцать пять долларов в неделю и жил с женой и тремя детьми в небольшой квартирке с кухонными запахами и осыпавшейся в прихожей штукатуркой. Он, конечно, мог эффектно сдвинуть на затылок фуражку и, расправив плечи, представить себя за штурвалом «Боинга-707» или за рулем грузовика со взрывчаткой в сопровождении полицейского эскорта, но реальность оставалась реальностью: Детройтская муниципальная транспортная компания, водитель рейсового автобуса, и ничего ты с этим не поделаешь.

— Как насчет десерта?

— Пожалуй, нет. — Налив себе воды, Райан вдруг сказал: — Когда отец умер, ему было всего сорок шесть.

— Ну… — Мистер Маджестик тоже налил воды, и тут взгляд Райана уперся в его руку со стаканом: потрескавшаяся задубелая кожа, выпирающие суставы, желтые, коротко подстриженные ногти, не слишком гибкие, но и не утратившие силы пальцы; в этой руке даже толстый стакан для воды казался хрупким фужером. — Не знаю, что и сказать. Так жизнь устроена: люди живут, а потом умирают.

— Это-то понятно. Рано или поздно мы все умрем.

— Я не это имел в виду, — сказал мистер Маджестик. — Я хотел сказать, что смерть — это часть нашего предназначения. Самоубийство — страшный грех, но все мы приходим в этот мир лишь затем, чтобы рано или поздно умереть. Ты католик? Судя по твоему имени…

— Да. Был католиком.

— В таком случае ты правильно меня поймешь.

— Но я никогда не был алтарным служкой и вообще не слишком-то ревностно посещал церковь.

— Да ради бога, никто и не требует, чтобы ты был алтарным служкой. Но тебя ведь чему-то учили? Часто или редко, но ты ведь ходил в церковь?

— Давайте лучше не будем об этом.

Мистер Маджестик посмотрел на него очень серьезно, но потом как-то вдруг обмяк, успокоился и улыбнулся всей своей вставной челюстью.

— И то верно. Можно подумать, что кроме смерти нам с тобой и поговорить не о чем. Ладно, вставай, пойдем обратно в «Пирс».

Официантки в красных брючках нигде не было видно. Судя по всему, она отработала смену и ушла, и теперь столы обслуживала другая — с индейской внешностью и непроницаемым выражением лица. За несколькими столиками видны были женские силуэты, слышались женские голоса, но девушки, конечно же, пришли в бар со своими кавалерами. Вообще, пока они отсутствовали, в баре стало людно и шумно и свет горел ярче. За длинным столом вдоль стены сидела группа немцев, по виду студентов. Судя по всему, они вернулись с прогулки на арендованной яхте, а может, и сами учились управлять катерами или парусными лодками, и теперь во весь голос обсуждали свои впечатления. В общем, здесь уже не было той умиротворенности, что час назад.