Смерть это все мужчины - Татьяна Москвина

Они умели быть благодарными, храбрые мамки, родившие детей на руинах советской империи, которая кое-как их защищала от советских мужчин. А новая Россия сама очутилась в положении матери-одиночки. Впрочем, когда и в какие времена человеческие самки с детёнышами чувствовали себя беззаботно? Ваня и Фаня познакомились в Павловском парке, благодаря детишкам-одногодкам, которые сразу вцепились друг в дружку и ударились в отчаянный рёв при попытках их разлучить. Пришлось свято обещать новую встречу – и постепенно приятельницы, обе щепетильные и довольно замкнутые, выяснили удивительное сходство своих житейских накоплений. У Вани была комнатёнка, где недавно умерла мама, а у Фани – целых две, и тоже умерла мама, они были ровесницами, обе имели незаконченное высшее образование и никаких карьерных перспектив. Ваня встречалась с отцом своего ребёнка два месяца, Фаня – полгода, Ванин жил в Москве, Фанин перебрался в Америку. Вестей ниоткуда не поступало, средств к существованию тоже.

Говорят, что женщинам, родившим без мужа, покровительствует сам Отец, и надо заметить, с момента встречи Ване и Фане стало везти. Дети не болели, не ссорились, исключительно повезло с обменом – большая двухкомнатная в сталинском доме! – но тут уж Фаня не стерпела, напрягла Америку ради необходимой доплаты. А по части экономии средств к существованию Ваня и Фаня давно тянули на звание академиков.

Крупная, плечистая и широкая в кости Фаня составляла убедительную пару с мягкой, кругленькой Ваней, и я сначала было подумала, не разделяют ли подруги и ложе, как разделяют тяготы жизни, но оказалось – нет, и даже не понимают, как оно бывает на свете. Главной заботой Фани было выдать Ваню за хорошего человека с жилплощадью. Ваня ничего не имела против этого мифического образа, но попадались на её лирическом пути одни сомнительные личности, женатые и без жилплощади. Кстати, Ваня была больше по душевной части, а Эрос если кого и терзал, так могучую Фаню, которой архаическая кровь велела иметь исправного мужа и не меньше девяти отпрысков. Невоплощённая природа мстила болезнями – энергичная Фаня всегда пребывала в поиске новых и новых эндокринологов. А Ваня – та по старинной русской дамской привычке пробавлялась мигренями и сердечной аритмией. Межнациональных конфликтов в этом семействе не наблюдалось и не предвиделось.

– Саня пришла!! – бросились все сразу. Боря, Стёпа, собака вроде пинчера, но не пинчер, с редким именем Жулька, Фаня – только Ваня осталась хлопотать на кухне. По квартире гулял дивный печёный дух.

– С капустой, – деловито перечислял заводной Боря, чёрный чёртик в очках. – С яблоками, с зелёным луком, с повидлой!

– С повидлом, – поправил белобрысый Стёпа. – И зачем-то с печёнкой.

– Взрослые едят, – пожал плечами Боря, не одобряя взрослых вкусов, но и не бунтуя. Он был куда благоразумнее Стёпы. Но подарки я им принесла совершенно одинаковые – иначе нельзя.

– Санечка, зачем такие дорогие подарки, – попрекнула Фаня, опытным глазом оценив наборы цветных карандашей.

– Фанечка, иди в задницу, – ответила я, подделываясь ей в тон.

– Саня! Дети! – с выражением привычного укоризненного ужаса сказала Фаня.

Чистота являлась частью железной Фаниной идеологии, и квартира сияла. Они сами белили потолки, переклеивали обои и люто копили на стиральную машину – верная «Сибирь» сдохла три года назад. Ядовитое замечание Вл. Набокова о том, что «бедняки очень много стирают», абсолютно справедливо, как подавляющее большинство замечаний Вл. Набокова. Ваня и Фаня много стирали – и оттого, что одежды было неизобильно, и оттого, что накопление грязи означало либо распад (Фанин страх – «мы опустимся, мы сопьёмся, мы забросим детей»), либо беспечность, а этого женщины себе позволить не могли.

Стол на кухне был накрыт жёлтой скатертью – мой подарок, костромской непритязательный лён. Дети мигом умяли кучу пирожков и помчались играть. Они что-то постоянно писали, рисовали, лепили – у Вани и Фани не было телевизора (верный «Садко» откинул копыта пять лет назад), – а мы расположились поговорить под Ванину черносмородинную наливочку. У Вани имелся клочок земли в садоводстве и домик, слабо отличимый от крупного скворечника. На этом клочке Ваня выращивала отменный урожай, а в скворечнике безмятежно подрастали с благословения северного лета братья-разбойники, с одним велосипедом на двоих.

Ваня отвечала за детей и за питание, работала она дома, понемножку – шила мягкие игрушки, делала украшения из бисера и куколок в русском стиле. Формирование бюджета и связи с обществом легли на плечи Фане. Она переменила столько занятий, что давно могла претендовать на звание ходячей энциклопедии пореформенной России. Сейчас Фаня, после малоудачного опыта в сфере недвижимости, стала администратором небольшого кафе.

– Приходи, Саня, у нас крутое ретро – бутерброды с килькой, яичница с салом. По кухне похоже на привокзальный буфет году в семьдесят восьмом, а по интерьеру чисто, по-домашнему, дерево, скатерти из материи, по субботам бард поёт так душевно, всё про горы и озёра лесные, знаешь – сам пришёл, говорит, платить не надо, разве рюмочку-другую, ну, нам жалко, что ли? Хороший человек, но – пьёт, и в коммуналке.

Понятно, Фаня прежде всего проверила клиента на пригодность брака с Ваней.

– Ребятки, я принесла фрагмент своей статьи, где про вас говорится, вы прочитайте. Я имена заменю, вы не волнуйтесь. Я вас привожу как положительный пример.

– Ох, не знаю, – смутилась Ваня. – Нужно ли это, Санечка? Ну, какой из нас пример? Вот когда женщина выходит замуж и живёт с одним человеком всю жизнь, рожает ему детей, воспитывает их, не разрушает семью, и дети у неё здоровые, умные, и муж бодрый, не болеет, не умирает, и потом внуки…

– Марсианские хроники, – ответила я. – У меня солидная газета, а не распродажа ненаучной фантастики. Я пишу, как порядочному человеку жить в нечеловеческих условиях, а ты тут курлычешь про единственного неумирающего мужа.

Собака Жулька смотрела на меня понимающе.

– Собаку вы зря раскормили. Она с виду охотничья, ей бы режим, диету.

– Приблудная, так меры не знает, а Ванька и рада очередную тварь обласкать, – сказала Фаня. – Я вот думаю, может, правда не надо про нас? Знакомые могут узнать и без имён, ты, похоже, пишешь как есть. Я исключительно из-за детей. Задразнят, засмеют – две мамы, ноль папы.

– Пусть дерутся! Пусть отстаивают честь семьи. Пусть сражаются за любимых людей!

Ваня и Фаня переглянулись.

– Правильно, Саня, – согласилась Фаня. – Нечего нам стыдиться, и если наши мужчины нас предали, то наши мальчики обязаны защитить. Печатай что хочешь. А что, наверное, сейчас стало куда меньше матерей-одиночек.

– Да, Фаня, естественно – так и вообще матерей меньше стало. Скоро от России один дух останется – плоть растает. Плоть-то мы делаем, худо-бедно. Хоть бы спасибо кто сказал. Знаешь, Фаня, я довольно много читаю книжек, и вот скажу тебе, если ты попадёшься на глаза какому-нибудь писателю, он напишет про тебя следующее: «В комнату вошла расплывшаяся, широкозадая еврейка в очках, с двойным подбородком и плюхнулась на стул». Вот и всё спасибо, какое ты получишь за свою многотрудную вахту, потеряв здоровье, привлекательность, былую жизненную силу. И это не потому, что писатели такие мерзопакостные, – нет, они добросовестно фиксируют обычное мужское гетеросексуальное зрение (гомосексуальное зрение тебя вообще не зафиксирует). Он представил себе за каким-то чёртом, что ему нужно с тобой переспать, ужаснулся и выразил свой протест. Но женщины так на мужчин не смотрят – разве что какие-нибудь холодные претенциозные красавицы. Обыкновенная женщина увидит полного еврея в очках и подумает: «Наверное, он очень умный»… Как меня всегда выводила из себя одна мысль, что они смеют меня обсуждать, разбирать, мысленно владеть мной!