Безопасник - Марина Кистяева

А его слова, они и вовсе вводили в ступор.

Зачем ехать домой? Почему запереться и никому не открывать?

И, черт возьми, откуда он знает её имя?

Ника часто задышала, и хотела вырваться, но её держали крепко.

– Ника.

Он вроде и голос не повысил, но всё её тело завибрировало от нестерпимого внутреннего напряжения.

Бежать, уехать…

– Я… поняла.

– Что ты поняла?

Он смотрел на неё, не моргая. Глаза в глаза.

Это было ужасно и волнительно одновременно. Когда вот так мужчина берет твоё лицо в свои большие ладони, властно и нежно, подавляя и… защищая?

– Что мне надо… – сглотнула, – ехать домой. Запереться и никому не открывать. Ещё… отключить телефон.

– Молодец. Если к кому-то ехала – позвони и скажи, что планы изменились. Я приеду, как только освобожусь. А сейчас давай, вперед, – и он, освободив её лицо, потянул на себя. Распахнув дверь и подтолкнул девушку внутрь салона. – Твоя машина пострадала не сильно. Доедешь. И будь осторожна.

Ника плохо помнила, как снова завела двигатель и тронулась. В памяти отложилась картина, что она увидела в зеркале заднего вида – мужчина, разговаривающий по телефону. И несколько останавливающихся машин. Даже странно. Пока они с шатенкой стояли, мимо них проезжали машины, но никто даже не затормозил. А тут…

Ника оборвала себя. Не о том думает, не о том.

А о чем ей думать?

Об аварии? О смерти той девушки? О Беркуте? О его странном распоряжении?

Господи, во что она вляпалась… во что она ввязалась…

Лорка позвонила за время пути дважды. Ника скидывала звонки дрожащими руками. Не отвлекаться от дороги, не отвлекаться…

Как добралась до дома, где находилась её квартира – тоже не помнила. Рефлекторно поставила машину на сигнализацию, вошла в подъезд, потом в лифт.

Вот и её дверь. Вошла и заперлась.

И что дальше?

Вероника ничего не понимала, и это пугало.

Она, разувшись, быстро набрала сообщение Ларисы: «Планы изменились. Я немного буду занята вечером. Не звони. Буду недоступна. Завтра всё расскажу. Люблю. Целую. Позвони Дашке. Она вернулась с гастролей, если нужно – отработает за тебя. Ипотека, ей нужны деньги. Ленчику привет». После чего отправила и, не дожидаясь ответа, выключила телефон.

Почему она в точности исполняла все указания Беркута? Вероника не знала. Но его тон, его голос, его движения звучали в голове и в ушах. Постоянно. Раз за разом.

А ещё… Он знал её имя. Хорошо, допустим, спросил в клубе.

А её адрес? Узнает или уже узнал?

Черт.

Что-то не складывалось. Пазлы не вставали на свои места, полная картинка не получалась.

Ника ходила по квартире, не находя себе места.

Сварила кофе. Выпила его. Потом ещё раз. И ещё.

Два часа прошло. Три…четыре…

За окном стемнело. Ника задернула шторы и зажгла ночник. Она знала, что с улицы его не видно, поэтому не опасалась.

Она опасалась другого. Того, чего ей не сказал Беркут, но что заставило его отдать ей очень странные распоряжения.

И почему-то Ника совсем не удивилась, когда дверь её квартиры почти бесшумно открылась и на пороге кухни появился Беркут собственной персоной.

– Как… как вы вошли?

Это единственное, что она смогла спросить.

Глупо. Нелепо.

Но ничего другое в голову не пришло.

Перед тем, как она услышала, что дверь с легким скрипом открывается, она прошла на кухню, да, за очередной кружкой кофе. Нику уже тошнило от кофе, но в квартире не было вина, которое она с удовольствием бы выпила, поэтому приходилось обходиться горьким напитком. Жаль, что сначала не заехала в магазин, а уж потом бы отправилась к Лоре. Может быть, всё иначе бы и сложилось.

За прошедшие часы чего она только не передумала! Какие мысли не приходили в голову! В конечном итоге, она приказала себе остановиться. И ничего не придумывать, не додумывать.

Всё равно, правда и реальность окажутся иными.

Более фантасмагорическими.

Беркут на несколько секунд остановился в дверном проеме и окинул небольшую кухоньку спокойным, оценивающим взглядом. Он замечал всё. Гарнитур простой, чистый, многофункциональный, сделанный из дешевого, но достаточно надежного материала. Минимум техники. Стол, способный вместить максимум четырех обедающих. Два деревянных стула на резных ножках. Коврик, накрытый на линолеум. Типичная кухня в малогабаритной квартире.

Мужской взгляд остановился на девушке. Та как раз сидела на одном из стульев, накрыв ноги шерстяным палантином, и сжимала двумя руками небольшую кружку с забавными гномиками. Ника лишь усилием воли заставила себя остаться на месте и не вскочить. Она напомнила себе, что перед ней не друг.

Кто?

Сложный вопрос.

На который она надеялась скоро узнать ответ.

Полноватые губы мужчины изогнулись в легкой усмешке.

– Угостишь? – и он кивнул на чашку в её руке.

Ника, и так находящаяся на грани истерики, едва не выронила ту самую пресловутую чашку из рук. Вцепилась в неё намертво, сама опасаясь оторвать взгляд от мужчины, что свободной походкой, чувствуя себя, видимо, абсолютно комфортно, прошел вглубь кухни и опустился на второй стул.

Теперь Беркут находился в опасной близости от неё.

И снова в голове промелькнула мысль – почему всё, что касается этого мужчины, у неё ассоциируется с опасностью?

– Кто вы такой, черт вас подери?

Ника осознавала, что задает не совсем правильный и актуальный вопрос, но он сорвался с её губ прежде, чем она успела прикусить язычок.

Беркут, продолжая иронично усмехаться и вытянув ноги вперед, лениво, практически нехотя, ответил:

– Рано ты меня к чертям отправляешь, детка. Да и бывал я там не раз. Ничего нового для себя не открою. Так что там насчет кофе?

Ника, протяжно выдохнув, поставила чашку на стол. После чего, перекинув палантин с ног на спину, поднялась.

Кофе так кофе.

Она встала к нему спиной и не заметила, как мужские брови сошлись на переносице, когда Беркут увидел, как она в защитном жесте закуталась в палантин.

На Нике была домашняя одежда – легкие хлопковые штаны, видавшие лучшие времена, и свободная футболка. Волосы она заплела в привычную косу. На ногах – ничего. Ника любила ходить босиком, благо, в квартире было тепло.

Ника любила свою квартиру, любила маленькую кухоньку, которую она постаралась сделать максимально комфортной и уютной. Андрей в неё вписывался идеально, Беркут выглядел чужим.