Как пишется история: Кронштадтские события 1921 года - Виктор Владимирович Попов

обвинение в правом оппортунизме146. А. Слепков в подтверждение тезиса о крестьянской (мелкобуржуазной) природе мятежа опирается на исследование В. П. Автухова «Комплектование Красного флота личным составом в 1918, 1919 и 1920 гг. и его оздоровление». Автор этой статьи, вышедшей в 1922 г., стремясь доказать, что в Кронштадте выступили не «старые» матросы, а новички из деревни, осознанно делает акцент на общей ситуации на флоте и в гарнизоне.

Основной акцент автор делает на призыве во флот в течение сентября – ноября 1921 г. большого количества выходцев из южных сельскохозяйственных районов. Данные В. П. Автухова подтверждаются, например, сохранившимися требованиями Опродкомфлота на поставки продовольствия, в том числе и в Кронштадт. Эти документы охватывают период с января 1920 г. по январь 1921 г.147 Обобщенные числовые данные представлены в нижеследующей таблице.

Кстати, учитывая, что в графе «Флот» регистрируются и портовые рабочие, а также то, что не все форты поддержали выступление, то встречающееся в литературе число в 18–19 тысяч участников движения со стороны военнослужащих можно считать близким к истине.

На 1920 г. приходится изъятие кораблей и команд из Балтфлота в другие флотилии. Пик этого процесса приходится на август 1920 г. Прибавление численного состава Балтфлота происходит за счет перевода из Петрограда кораблей (в т. ч. линкора «Севастополь»), задержки демобилизации и прибытия большого количества новобранцев.

Прибытие такого количества новобранцев было запланировано еще весной. В протоколе заседания комиссии по выработке положения об особом совещании для согласования объединения потребностей Красной армии и флота от 9 марта 1920 г. сообщается, что в течение года планируется увеличение численности флота (не только Балтийского) на 32000 человек148

Однако В. П. Автухов, как и другие советские авторы, обходит стороной особенность ситуации на главных мятежных кораблях – линкорах «Петропавловск» и «Севастополь»149. А это принципиальный вопрос – ведь на этих кораблях, как в своей работе докажет С. Н. Семанов, несли службу матросы, призванные в основном до 1917 г. 150

Возвращаясь к статье А. Слепкова, отмечу, что идея о мелкобуржуазной (крестьянской) природе выступления матросов будет еще много раз появляться на страницах советской историографии. Это влияние дискуссии конца 1920-х – первой половины 1930-х гг. о коллективизации. Марксистская теория предполагала классовый подход в решении исторических вопросов. Исходя из аксиомы о готовности России к переходу к социализму к 1917 г. выводился тезис о сложившихся капиталистических отношениях в городе и на селе. Исходя из этого нужно было поделить население на свойственные для капитализма классы – пролетариат и буржуазию. С беднейшей частью крестьянства – батраками – было все ясно. Их наемный труд соответствовал термину «пролетарий». С кулаками – зажиточными крестьянами – все тоже более-менее ясно. Но что делать с основной массой крестьянства? Середняки редко нанимали батраков, сами работали на своей земле. Да и земля была не их собственностью, а общинной (или, после 1917 г., государственной (национализированной)). Т. е. владельцами средств производства крестьяне были тоже только отчасти. Да и вели ли они свое хозяйство по классической, описанной К. Марксом, формуле «деньги – товар – деньги»? Я не говорю уже о том, что в России далеко не все крестьянские хозяйства перешли к 1917 г. даже на трехполье151. К никуда не девшимся после 1917 г. низкой производительности, чересполосице, дроблению хозяйств прибавились исчезновение рынка и продразверстка. Мне кажется, все это еще больше отдаляло середняков от капиталистических отношений. Но в советской литературе 1930-х гг. в рамках концепции созревшего капитализма и готовности деревни к переходу к социалистическим преобразованиям их стали (не без оговорок) именовать «мелкой буржуазией». В следующих главах мы еще будем возвращаться к вопросу о влиянии выходцев из деревни на выступление в Кронштадте. Пока только отметим, что к идее о перерождении Балтийского флота добавился актуальный для начала 1930-х гг. тезис о реакционности сельской мелкой буржуазии.

Данными исследования В. П. Автухова о комплектовании Балтийского флота пользуется и другой исследователь проблем Кронштадтских событий – А. С. Пухов. Из-под пера этого историка вышла небольшая специальная монография «Кронштадтский мятеж в 1921 году»152 и две весьма обширные статьи, посвященные кронштадтскому выступлению153 и его предыстории154, что особенно интересно. В своих работах А. С. Пухов объединяет уже известные по советской литературе взгляды на причины движения. Основная работа А. С. Пухова, посвященная генезису кронштадтского выступления, – статья «Кронштадт и Балтийский флот перед мятежом 1921 года», опубликованная в 1930 г. в сборнике «Красная летопись». В ней даны следующие причины выступления матросов. Во-первых, отсутствие «пополнения флота классово-выдержанным элементом»155. Во-вторых, в силу разгоравшихся в 1930-х гг. политических процессов А. С. Пухов делает акцент на связи лидеров движения с «золотопогонниками», а через них и зарубежными спецслужбами. При этом он отмечает, что эти связи исключительно вуалировались, чтобы не отпугнуть основную массу матросов. А. С. Пухов выходит, видимо, на путь домыслов, т. к. ни ему, ни другим историкам так и не удалось выявить связь С. М. Петриченко или других лидеров Кронштадтского ВРК (да и вообще кого-либо конкретного из Кронштадта) с эмигрантскими кругами до бегства в Финляндию.

Отличительная черта работ А. С. Пухова – наличие большого числа ссылок на архивы. Здесь даются цитаты из официальных документов и присутствуют ссылки на показания подследственных по делу о мятеже. Но если первые оформлены должным образом, то на материалы следствия ссылок нет. При этом А. С. Пухов весьма легко опирается на этот источник, проверить который из-за отсутствия ссылок весьма затруднительно, и притом очевидно, что и сами эти источники, и их подбор, да и их использование страдают явной тенденциозностью.

Интересно, что, будучи самым осведомленным специалистом в вопросах Кронштадтских событий 1921 г., А. С. Пухов (напоминаю, он имел доступ к архивам) допускает явные, скажем так, неточности при описании судьбы того же С. М. Петриченко, руководителя Кронштадтского ВРК. В его статье перед нами предстает человек сильно отличающийся от реального С. М. Петриченко. По мнению автора, он попал на флот только в 1918 г. А. С. Пухов указывает, что С. М. Петриченко на несколько месяцев дезертировал с флота. Подчеркивается также то, что Степан Петриченко когда-то был эсером. Согласитесь, образ получается вполне подходящий, чтобы отнести его к появившимся на флоте уже после революции маргиналам, которые и «устроили бучу» в 1921 г.156 Не скажу, что я чрезмерно симпатизирую участникам выступления. Но вынужден вступиться тут за С. М. Петриченко. Родился он в 1892 г. и уже в 21 год оказался на флоте (в 1913 г.). Т. е. даже до войны, не то, что до революции. Принимал активное участие в революционных событиях на острове Нарген (теперь Найссаар, Эстония). Побывал и в Гельсингфорсе (Хельсинки). Потом – Кронштадт. Обычная история для балтийского матроса в те годы. От простого матроса он дослужился до старшего писаря. Вполне приличная карьера для