Цветы зла - Шарль Бодлер

Ароматов, напевов и ярких цветов;

Там скользят корабли золотою стезею,

Раскрывая объятья для радостных снов,

Отдаваясь небесному, вечному зною.

Я склонюсь опьяненной, влюбленной главой

К волнам черного моря, где скрыто другое,

Убаюканный качкою береговой;

В лень обильную сердце вернется больное,

В колыхание нег, в благовонный покой!

Вы лазурны, как свод высоко-округленный,

Вы — шатер далеко протянувшейся мглы;

На пушистых концах пряди с прядью сплетенной

Жадно пьет, словно влагу, мой дух опьяненный

Запах муска, кокоса и жаркой смолы.

В эти косы тяжелые буду я вечно

Рассыпать бриллиантов сверкающий свет,

Чтоб, ответив на каждый порыв быстротечный,

Ты была как оазис в степи бесконечной,

Чтобы волны былого поили мой бред.

Тебя, как свод ночной, безумно я люблю,

Тебя, великую молчальницу мою!

Ты — урна горести; ты сердце услаждаешь,

Когда насмешливо меня вдруг покидаешь,

И недоступнее мне кажется в тот миг

Бездонная лазурь, краса ночей моих!

Я как на приступ рвусь тогда к тебе, бессильный,

Ползу, как клуб червей, почуя труп могильный.

Как ты, холодная, желанна мне! Поверь, —

Неумолимая, как беспощадный зверь!

Ожесточенная от скуки злых оков,

Ты всю вселенную вместила б в свой альков;

Отточенных зубов влекома хищной жаждой,

Ты жертву новую на день готовишь каждый.

Твои глаза блестят, как в праздничные дни

На окнах лавочек зажженные огни;

Их блеск — заемный блеск, их власть всегда случайна,

Их красота — тебе неведомая тайна!

Машина мертвая, ты жажду утолишь

Лишь кровью мировой, но мир лишь ты целишь;

Скажи, ужель тебе неведом стыд, ужели

Красоты в зеркалах твои не побледнели?

Иль зла бездонности не видит мудрый взгляд,

И, ужаснувшись, ты не пятишься назад?

Или таинственным намереньем Природы

Твои, о женщина, благословятся роды,

И от тебя в наш мир, прославив грешный род —

Кощунство высшее! — сам гений снизойдет!

О странный идол мой, чьи кудри — сумрак ночи;

Сливая дым сигар и муска аромат,

Бедром эбеновым ты мой чаруешь взгляд,

Саванны Фауст ты, дочь черной полуночи!

Душе желаннее, чем опиум, мрак ночи,

Губ милых эликсир, любви смертельный яд;

Пусть караваны грез сзовет твой властный взгляд,

Пусть напоят тоску твои цистерны-очи.

О демон яростный! Зрачками черных глаз

Не изливай мне в грудь своих огней без меры!

Мне не дано обнять, как Стиксу, девять раз[42]

Тебя, развратница, смирить твой пыл Мегеры[43],

Безумье дерзкое бесстрашно обретать

И Прозерпиною[44]на ложе адском стать!

Когда она идет, роняя блеск огней

Одеждой радужной, сбегающей волнами,

Вдруг вспоминается мне пляска длинных змей

На остриях жезлов, протянутых волхвами.

Как горькие пески, как небеса степей,

Всегда бесчувственны к страданьям и прекрасны,

Как сочетанья волн в безбрежности морей,

Ее движения всегда равно бесстрастны!

В ней всюду тайный смысл, и все так странно в ней;

Ее граненых глаз роскошны минералы,

Где с взором ангельским слит сфинксов взор усталый,

С сияньем золота — игра немых камней;

Как блеск ненужных звезд, роскошен блеск холодный

Величья женщины прекрасной и бесплодной.

Твой вид беспечный и ленивый

Я созерцать люблю, когда

Твоих мерцаний переливы

Дрожат, как дальняя звезда.

Люблю кочующие волны

Благоухающих кудрей,

Что благовоний едких полны

И черной синевы морей.

Как челн, зарею окрыленный,

Вдруг распускает паруса,

Мой дух, мечтою умиленный,

Вдруг улетает в небеса.

И два бесчувственные глаза

Презрели радость и печаль,

Как два холодные алмаза,

Где слиты золото и сталь.

Свершая танец свой красивый,

Ты приняла, переняла

Змеи танцующей извивы

На тонком острие жезла.

Истомы ношею тяжелой

Твоя головка склонена —

То вдруг игривостью веселой

Напомнит мне игру слона.

Твой торс склоненный, удлиненный

Дрожит, как чуткая ладья,

Когда вдруг реи наклоненной

Коснется влажная струя.

И, как порой волна, вскипая,

Растет от таянья снегов,

Струится влага, проникая

Сквозь тесный ряд твоих зубов.

Мне снится: жадными губами

Вино богемское я пью,

Как небо, чистыми звездами

Осыпавшее грудь мою!

Скажи, ты помнишь ли ту вещь, что приковала

Наш взор, обласканный сияньем летних дней,

Ту падаль, что вокруг зловонье изливала,

Труп, опрокинутый на ложе из камней.

Он, ноги тощие к лазури простирая,

Дыша отравою, весь в гное и в поту