История моих животных - Александр Дюма
Шрифт:
Интервал:
— Александра Дюма, автора «Монте-Кристо» и «Мушкетеров»?
Я знаком выразил согласие.
— Нет, — произнес кучер.
— Как это нет?
— Я сказал — нет.
— Вы говорите, что Александр Дюма не родился в Виллер-Котре?
— Я говорю, что он там не родился.
— Ну, это уж слишком!
— Как вам угодно. Александр Дюма не из Виллер-Котре; впрочем, он негр.
Признаюсь, я был сбит с толку. Этот человек, казалось, так хорошо знал весь департамент Эна, что я боялся ошибиться. Раз он так решительно это утверждал, человек, знавший весь департамент вдоль и поперек, вполне возможно, если разобраться получше, что я негр и родился в Конго или Сенегале.
— Но, значит, вы родились там, в департаменте Эна? — спросил я у него.
— Нет, я из Нантера.
— Так вы там жили, в департаменте Эна?
— Никогда.
— Но вы в нем были хотя бы?
— Никогда, никогда в жизни.
— Каким же образом, черт возьми, вы знаете департамент Эна?
— Велика хитрость! Держите.
Он протянул мне изорванную книгу.
— Что это за книга?
— Это вся моя библиотека, сколько есть.
— Черт возьми! Похоже, вы часто в нее заглядываете.
— Вот уже двадцать лет я ничего другого не читаю.
— Но, похоже, вы часто ее читаете?
— А что, по-вашему, мне делать, когда нет работы? А времена такие тяжелые, что я половину дня провожу на стоянке.
Я открыл книгу; мне любопытно было узнать, как может называться том, способный в течение двадцати лет занимать человека.
И я прочел: «Статистика департамента Эна».
Мишель отличался от моего кучера только тем, что избрал для себя чтение если не более поучительное, то, по меньшей мере, более забавное.
— Мишель, — сказал я, — вы сами видите: надо заказать у Лорана жердочку для macrocercus ararauna и клетку у Труя для cercopithecus saboea.
— Сударь, — возразил Мишель, — ничего не возражаю против жердочки, но клетка ни к чему.
— Как это ни к чему? Несчастное животное не может оставаться в этой: это клетка для щегленка или снегиря. Через неделю оно здесь умрет в корчах.
— Пока вас не было, здесь случилось несчастье.
— Так! Что за несчастье?
— Ласка задушила фазана; вам подадут его на обед.
У меня вырвалось восклицание, которое не было ни отказом, ни согласием. Я очень люблю есть дичь, убитую мною самим, но я куда менее пылко отношусь к дичи, задушенной любым животным, если это не охотничья собака.
— Значит, клетка свободна? — спросил я.
— С утра.
— Тогда переселим в нее мартышку.
Мы поставили маленькую клетку рядом с большой, расположив открытые дверцы одну против другой. Мартышка устремилась в новое жилище, запрыгала с жердочки на жердочку, а затем вцепилась в прутья, скрипя зубами, жалобно взвизгивая и показывая мне язык.
— Сударь, — сказал мне Мишель. — Эта зверушка хочет самца.
— Вы так думаете, Мишель?
— Я в этом уверен.
— Так вы думаете, что обезьяны здесь размножаются, как и попугаи?
— В Ботаническом саду есть такие, которые там родились.
— А если нам предложить ей попугая?
— Сударь, здесь есть один маленький овернец, который время от время приходит попрошайничать вместе со своей обезьяной. На месте господина я бы купил у него обезьяну.
— Почему именно этого зверя, а не другого?
— Потому что он кроток, словно ягненок, и получил превосходное воспитание. У него есть шапочка с пером, и он снимает ее, когда ему дают орех или кусочек сахара.
— Еще что-нибудь он умеет делать?
— Он дерется на дуэли.
— Это все?
— Нет, он ищет вшей у своего хозяина.
— И вы думаете, Мишель, что этот юный аллоброг расстанется с таким полезным животным?
— Вы же понимаете, надо у него спросить.
— Что ж, Мишель, мы спросим и, если он окажется благоразумным, осчастливим сразу двоих.
— Сударь! — произнес Мишель.
— Что?
— Вот как раз и он.
— Кто?
— Овернец с обезьяной.
В самом деле, калитка, ведущая во двор, приоткрылась и в щели показалась сонная физиономия, толстая и кроткая.
Мишель, имевший, как известно, некоторые познания в овернском наречии, пригласил явившегося войти.
Мальчик не заставил себя просить. Он вошел, протягивая свой картуз.
Обезьяна, сидевшая на коробе у мальчика за спиной, сочла себя обязанной приветствовать нас вслед за своим хозяином и сняла свою трубадурскую шапочку.
Эта обезьяна была поменьше мартышки, но принадлежала к тому же семейству.
Насколько можно было разглядеть под ее причудливым нарядом, у обезьяны была совершенно прелестная мордочка с удивительно добродушным и лукавым выражением.
— Ой, как он похож на… — сказал я Мишелю, назвав при этом имя известного переводчика.
— Ну вот, — ответил Мишель, — имя уже есть.
— Да, Мишель; только мы сделаем из него анаграмму.
— Что это — анаграмма?
— Это значит, — объяснил я, — что из тех же букв мы сложим для него другое имя. Остережемся обвинения в диффамации, Мишель.
Мишель взглянул на меня.
— О сударь, вы можете называть свою обезьяну как вам угодно.
— Я могу называть свою обезьяну как хочу?
— У вас есть на это право.
— Я так не думаю, Мишель.
— У вас есть на это право.
— Ну хорошо; предположим, я буду иметь счастье сделаться владельцем этого прелестного животного, тогда мы назовем его Потишем.
— Назовем его Потишем.
— Мы еще не получили его, Мишель.
— Предоставьте мне полную свободу действий.
— Я даю вам все полномочия, друг мой.
— Какой суммой я могу располагать?
— Сорока франками.
— Оставьте меня с мальчиком, я все устрою, — сказал Мишель.
Я оставил Мишеля с мальчиком и вернулся на виллу Медичи, где не был четыре дня.
В путешествиях — как в долгих, так и в коротких — мне кажется восхитительным то, что всегда можно рассчитывать на два верных удовольствия — отъезд и возвращение.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!