Княжий пир - Юрий Никитин

– То-то мне старый Асмунд сказывал, что королевство создатьтрудно, но удержать еще труднее. Но дать ему жизнь надолго – это уже почтичудо… Недаром я в странствиях всюду видел развалины таких древних царств, чтодух захватывало. А чуб от страха поднимал шлем… А у нас соседи, чтотолько и глядят, как бы ухватить за горло, чудовища лесные и болотные, а тутеще свои же богатыри шумят… Все золото отдал! А что делать? Моясила – в них. Но нельзя дать и на голову сесть…

Волхв сказал осторожно:

– А поступи так. Как ты сделал с варягами, что помоглитебе захватить власть?..

Владимир развел руками:

– Те вовсе пытались захватить город! И власть мою непризнавали… Но ты прав, тут надо тоже сделать прополку. Самых горластыхотправить бы на свершение подвигов… Вернутся – хорошо, моя славаупрочится, не вернутся – больше спокойствия. Где, говоришь, чудовищалютуют?

Волхв вытащил из-за пазухи дощечки. Владимир не понималписьмена, нанесенные чертами и резами, да еще подвешенные к линии, а непосаженные на нее, но волхв заговорил, даже не глядя на записи:

– В Муромских лесах засел лютый Соловей-разбойник. Тедороги перекрыты для наших купцов. Приходится объезжать, а это платить тамошнимкнязьям за топтание ихней земли. В днепровской круче поселился крупныйЗмей. Мало того что крылатый, еще и огнем пышет! Повадился скот таскать, асейчас уже людей похищает…

Владимир бросил мрачно:

– Человечье мясо самое сладкое. Кто попробует, того на неговсегда тянет.

Волхв бросил на него предостерегающий взор:

– Я не воин, вкуса крови людской не ведаю. Или ты начто-то еще намекаешь?

– Да что ты, – отшатнулся Владимир, – ты у настолько по меду знаток, а мяса вовсе не ешь… Чтоб бабы, говоришь, не снились?..Думаю, что скот начали беречь, вот оголодавший Змей хватает то, что изловит.С голоду и кур красть будет. Хорошо бы туда отряд… а еще лучше, того же Сиявуша-крикуна.Он силен, может и в самом деле побить зеленого… Что еще?

– Среди днепровских порогов лютуют дивные звери. Мало кто ихвидел, ибо с берега не разглядишь, а кто видел вблизи, уже не расскажет. Зовутих рухами, живут прямо в ямах на дне, что вырыли им страшные водовороты. Ну…еще из-за дождей, что в прошлом году едва всю Русь не утопили, болотаразошлись, на лес наступают… Болотникам да упырям несть числа. Уже на береглезут, по лесу шастают. Кого ни попадя хватают. Мужики боятся за дровамиездить, бабы перестали за ягодами ходить.

– Это нам пока не по силам. Ни днепровские рухи, ниболотники. Туда надо целое войско… Даже войско не поможет. Лесакорчевать – другое дело. Тогда и болота подсохнут. А пропадутболота – и болотникам конец. А что слышно с пустошью за Черным лесом?

Волхв разложил перед собой дощечки:

– Вот тут я изобразил… Избушку заметили охотники, ноподходить не стали. Сразу же назад, войту сообщили, а он прислал мальчишку кнам. Что верно, то верно, раньше там Бабы Яги не было. Но кто знает, откудапришла? Может быть, переселилась всего на десяток-другой верст ближе к югу, тутее и заметили… Туда можно послать одного богатыря. Подумай, реши.

Владимир слушал невнимательно. Белоян перехватилотсутствующий взор князя, тоскующий и одновременно злой:

– Ладно, ты вроде бы здесь, а душа твоя там… Все еще непередумал?

Владимир скосил на него хищный, как у орла, глаз:

– Ты о чем?

– О щите.

Владимир буркнул:

– Я уже и кое-что сделал.

– Зря, – сказал Белоян сожалеюще. – Дровналомаешь. Для того чтобы с царьградскими магами тягаться, надо голову иметьпобольше, чем твоя.

– Ведмедячью, что ли?

– Да хотя бы и медвежью. Я ж меч не таскаю с собой, уменя голова свободная.

– Да и я не в зубах меч ношу, – буркнулВладимир. – Что надумал?

– Пойдем, по дороге расскажу. У тебя где самый надежныйподвал?

– На заднем дворе подле оружейной. Там сейчас как раз держатЗалешанина. Того самого, что из-под стоячего подошвы выпорет, а лежачегоразденет так, что тот не заметит… Так говорят. Но и такие попадаются!

Белоян кивнул довольно. В маленьких медвежьих глазкахблеснуло злое удовлетворение.

– Он нам и нужен.

Возле сруба на колоде сидели трое. Все с топорами, один дажев железном шлеме. Двое с бронзовыми обручами на лбу, что прихватывали волосы.Самый старый, вислоусый воин с серебряным чубом на бритой голове, первым встал,завидя князя, сдержанно наклонил голову.

Двое других, узкоглазый и широкоскулый молодой печенег илиберендей, а также простоватый парняга с пшеничными волосами и с синими, каквасильки, глазами, подхватились, когда князь наступил на их тени.

– Как зовут? – поинтересовался Владимир.

– Макгаген, Чейман и Корняга, – ответил старший,похожий на викинга. – Корняга – это я.

– Вы что, братья? – удивился Владимир.

– Нет, но все в сапогах, – ответил старший гордо.

Двое сопели и бодро выпячивали груди. Владимир засмотрелсяна печенега, не только в доспехах русов, но и одежда чисто славянская, шлемкован явно кузнецами Киева, даже сапоги не печенежские, с мягкой подошвой, ас каблуком и железной опояской.

– Чейман, Чейман… Не сын ли доблестного хана Кучуга,известного как отвагой, так и мудростью?

Узкоглазый воин подпрыгнул от счастья, что его заметилвеликий князь. Глаза заблестели, он срывающимся голосом выпалил:

– Сын! Отец велел служить тебе верно и преданно, говоритьтолько по-русски, носить одежду русов… и чтобы…

Владимир кивнул, он уже слышал от Кучуга его заветное:успеть повозиться с внуками, что будут неотличимы от русов, чтобы за свой народбыть спокойным.

– Отвага заметнее, чем мудрость, но твой отец наделен и теми другим. Кого стережете?

Чейман повернул голову к Корняге, и старшой ответил сильнымзвучным голосом:

– Свирепого татя и разбойника, неуловимого Залешанина!

Владимир оглянулся на Белояна:

– Видишь, что у меня за воины? Втроем одного стерегут!А тот, поди, не только за семью засовами, но и к стене прикован. А тои вовсе связан по рукам-ногам…

Белоян поморщился, а старшой сказал с обидой:

– Обижаешь, княже! Это же сам Залешанин!.. Ну, тот самый…Его и в туе не влупишь, и в ложке не поймаешь. Попался как-то по дурости илипьянке, теперь не упустить бы. Непростой человек! Говорят, глаза отводитьумеет, черной кошкой перекидывается.

Владимир снова покосился на Белояна. Тот скривился сильнее: