Врата Птолемея - Джонатан Страуд

— Я прочел большую часть рукописей в нашей Великой библиотеке, — ответил мальчик. — Там очень много говорится о вызывании духов, об их сдерживании и укрощении и о прочих практических предметах, но о природе самих демонов там нет почти ничего. О том, что вы думаете, чего хотите вы сами. А мне кажется, что всё это чрезвычайно важно. Я хочу написать исчерпывающий труд на эту тему, книгу, которую будут читать всегда, которой все будут восхищаться. Для этого мне приходится задавать много вопросов. Моё желание тебя удивляет?

— По правде говоря, да. С каких это пор волшебники интересуются нашими страданиями? Да и с чего бы вам ими интересоваться? Это совсем не в ваших интересах!

— Ну как же! Если мы останемся в неведении и будем по-прежнему порабощать вас вместо того, чтобы пытаться понять, рано или поздно не миновать беды. Мне так кажется.

— Но другого выхода-то всё равно нет. Рабство есть рабство. Каждый вызов сковывает нас цепями.

— Ты смотришь на вещи чересчур пессимистично, джинн. Торговцы рассказывали мне о шаманах, живущих далеко в пустынных северных землях, которые оставляют свои тела, чтобы беседовать с духами в ином мире. На мой взгляд, этот способ куда вежливее. Быть может, нам тоже стоит этому научиться.

Я хрипло расхохотался.

— Этому не бывать! Такой путь чересчур опасен для откормленных зерном египетских жрецов. Побереги силы, мальчик. Забудь об этих пустых расспросах. Отпусти меня, и покончим с этим.

Но, невзирая на мой скептицизм, Птолемей стоял на своем. Так прошёл год. Мало-помалу моя ложь иссякла. Я принялся рассказывать ему правду. А он в ответ рассказывал мне кое-что о себе.

Он был племянником царя. Родился он двенадцать лет тому назад, чахлым и хрупким, не хотел брать грудь и всё время пищал, как котенок. Это испортило всю церемонию наречения младенца: гости поспешно разошлись, молчаливые чиновники обменивались мрачными взглядами. В полночь его кормилица вызвала жреца Хатор[25]. Жрец объявил, что мальчик близок к смерти, однако же совершил необходимые ритуалы и поручил дитя покровительству богини. Ночь прошла беспокойно. Наступил рассвет, первые лучи солнца проникли сквозь ветви акаций и упали на головку ребенка. Тогда он перестал пищать и корчиться, молча и уверенно взял грудь и принялся есть.

Это спасение не осталось незамеченным, и мальчика тут же посвятили Ра, богу солнца. С возрастом он постепенно набирался сил. Быстроглазый и умный, он никогда не был таким здоровенным, как его кузен, сын царя[26], который был на восемь лет старше и куда крепче и коренастее. Царский племянник так и оставался второстепенной фигурой во дворце и чувствовал себя куда уютнее со жрецами и женщинами, чем с загорелыми мальчишками, что шумно возились во дворе.

В те годы царь часто уезжал в военные походы, пытаясь защитить границы от вторжений бедуинов. И городом правили то и дело сменявшиеся советники, которые богатели на взятках и портовых сборах и все внимательнее прислушивались к тому, что нашептывали им заморские лазутчики — особенно те, что являлись из набиравшего силу Рима. Сын царя, купающийся в роскоши своего мраморного дворца, рано предался разгульной жизни. К восемнадцати годам это был нелепый пухлогубый юнец, уже успевший отрастить брюшко от пьянства и обжорства; глаза его блестели от паранойи и страха перед убийцами. Ему не терпелось дорваться до власти, но пока что он прозябал в тени своего отца, выискивал среди родни возможных соперников и ждал смерти старика.

Птолемей, напротив, тяготел к наукам, был строен и хорош собой, черты его лица были скорее египетскими, нежели греческими[27]. Конечно, он тоже мог считаться претендентом на престол, хотя и отдаленным, однако он явно не был по натуре ни воином, ни государственным деятелем, а потому при дворе на него, как правило, не обращали внимания. Большую часть своего времени он проводил в Александрийской библиотеке, стоявшей у самого моря, занимаясь там со своим наставником. Его наставник, пожилой жрец из Луксора, был сведущ во многих языках и в истории царства. Помимо этого, он был волшебником. Найдя в Птолемее прекрасного ученика, он поделился с мальчиком своими знаниями. Обучение началось тихо и незаметно и так же тихо закончилось, и только много позже, после инцидента с быком, слухи об этом просочились за пределы дворца.

Два дня спустя, когда мы сидели и беседовали, в дверь покоев моего хозяина постучал слуга.

— Прошу прощения, принц, у тебя там женщина ждёт.

— Почему именно «у него»? — осведомился я.

Я был в обличье учёного, как раз на случай подобного вторжения.

Птолемей жестом заставил меня умолкнуть.

— Чего она хочет?

— Посевам её мужа угрожает саранча, господин. Она просит тебя о помощи.

Мой хозяин нахмурился.

— Глупости какие! Что же я-то могу поделать?

— Господин, она говорит о… — слуга помялся — он сам был тогда вместе с нами, — о том, что ты сделал с быком.

— Ну, это уже слишком! Я занят. Пусть меня не беспокоят. Отошли её прочь.

— Как тебе угодно, господин. — Слуга вздохнул и собрался уже закрыть дверь.

Мой хозяин заерзал на подушках.

— Что, она очень несчастна?

— Ужасно несчастна, господин. Она ждёт здесь с самого рассвета.

Птолемей раздраженно фыркнул.

— Как это все глупо!

Он обернулся ко мне.

— Рехит, ступай с ним. Посмотри, может быть, удастся что-то сделать.

Через некоторое время я вернулся сильно пополневшим.

— Саранчи больше нет.

— Вот и хорошо.

Он, нахмурившись, заглянул в свои таблички.

— Я совершенно потерял нить разговора… Так, мы, кажется, говорили об изменчивости Иного Места.

— Надеюсь, ты отдаешь себе отчёт, — сказал я, грациозно опускаясь на соломенный тюфяк, — что теперь дело сделано. Ты создал себе репутацию. Теперь ты — человек, который может спасти от всего на свете. Отныне тебе никогда не ведать покоя. С Соломоном, когда он прославился своей мудростью, вышло то же самое. Он буквально за порог не мог выйти, чтобы ему не сунули под нос какого-нибудь младенца. И кстати, не всегда с одной и той же целью.