Вихрь - Оливия Уэдсли

Он поднялся по широким белым ступеням, с дрожью в коленях, и, не глядя на швейцаров, потянул за большой колокольчик. Раздался звонок, подобно пушечному выстрелу.

Оба швейцара шагнули вперед и распахнули двухстворчатую дверь.

Жан почувствовал сжатие в горле.

— Мадам де Кланс дома? — пролепетал он пересохшими губами.

Гигант нагло спросил, есть ли у него рекомендация. Жан вытащил письмо.

— Вот рекомендация от мсье Теодора Шторна. Имя не произвело того эффекта, на который он рассчитывал. Швейцар посмотрел на адрес, а затем заявил:

— Мадам де Кланс завтракает.

— Я подожду! — выкрикнул Жан. — Передайте мадам, что я подожду.

Швейцар улыбнулся и наклонил голову к своему товарищу, как бы спрашивая у него совета.

— Пропусти его в маленькую приемную, — сказал тот по-немецки. — Пусть подождет, пока ты выяснишь, в чем дело.

Жан побагровел от бешенства. Он уже и тогда достаточно знал по-немецки, чтобы понять последнюю фразу. «Пропустить» его в приемную! Вот еще!

Он чувствовал гнев отчаяния, унижения. С каким удовольствием он ударил бы по этим бесстрастным, гладко выбритым физиономиям. Ударил бы так, чтобы навеки нарушить их величественное спокойствие.

Его нервы были страшно напряжены. Вечером перед этим он выпил слишком много коньяку. Его руки дрожали, голова пылала, но была удивительно ясной. У него хватило самообладания, чтобы не реагировать на наглость швейцара. Он ничего не говорил, а только стоял, тараща глаза на вестибюль.

— Может быть, вы войдете и подождете внутри? — сказал, наконец, швейцар.

Жан шагнул по великолепному, выложенному мрамором полу и последовал за швейцаром в боковой проход к маленькой двери. Он забыл снять шляпу и поспешно сорвал ее, когда вспомнил об этом: он живо представил себе, как швейцар исподтишка смеется над ним.

Когда он остался один в маленькой комнатке и дверь между ним и внешним миром закрылась, он почувствовал себя спокойнее; самоуверенность вернулась к нему. Он с интересом стал осматривать комнату.

Она была небольшая, между книжными полками виднелись просветы зеленых стен. На полу лежал ковер с зеленым ворсом. Два больших стула были обиты старинной кожей и украшены рельефными гербами. Эти гербы уже выцвели и почти стерлись. В северном конце комнаты было окно, в котором Жан увидел сад и клумбы с алыми и пурпурными тюльпанами, горящими в солнечных лучах. В доме царила полная тишина. Эта тишина производила на Жана такое впечатление, как будто в доме ничего не происходит. Он никогда не бывал в домах, где плотные стены позволяют изолироваться от хлопанья дверей, звуков чужих разговоров, от стука и звона кухонной посуды. Вульгарные, маленькие шумы обыденной жизни отсутствовали в этом большом доме с садом, где качались цветы.

У Жана не было часов, так что он не мог определить, как долго он ждал. Один раз ему показалось, что он слышит голоса, но никто не вошел. Он сидел, крепко сжимая в руках письмо. На коленях у него лежала скрипка. Она выглядела неуклюже и странно. Он вздыхал, ругался и нервничал. Хоть бы скорее пришла эта женщина: может же она подумать, что есть люди на свете, кроме нее.

От волнения у него выступили слезы. Он выругался по этому поводу. Он взглянул на цветы в саду, и у него явилось пламенное желание, чтобы все его прошлое — его игра на скрипке, встреча с Теодором, приход сюда — рассеялось, как сон.

— Боже мой, Боже мой! — восклицал он безнадежно. Подняв руку, он ощутил сквозь тонкую перчатку влажность своих глаз.

Дверь отворилась, и в комнату вошла Ванда де Кланс. С первого взгляда на нее Жан почувствовал большое облегчение. Он ожидал ледяного величия и суровой, гордой холодности. Вместо этого он увидел очень маленькую женщину, нарядно одетую, с крашеными волосами и очень блестящими зелеными глазами. У нее был вздернутый нос, и вообще, если не считать легкого оттенка демонизма во взгляде, она была очень обыкновенной. Как истинный француз Жан восхитился ее прекрасной фигурой, нарядным платьем и крашеными волосами. Ванда с любопытством посмотрела на него. «Какое забавное существо», — подумала она.

— Мой слуга сказал мне, что у вас есть для меня известие от Теодора Шторна? — сказала она громко.

— Да, письмо, — забормотал Жан.

Он подал записку и в этот момент сразу почувствовал убожество своих перчаток.

Пока Ванда читала письмо, он, поспешно сорвав перчатки, следил за ее лицом. Что она скажет? Что она сделает? Она взглянула на него, встретила его взволнованный взгляд и улыбнулась.

Жан испустил глубокий вздох и бессвязно заговорил:

— Я долго ждал, я измучился ожиданием. Ждать здесь, в этой комнате, настоящая пытка! Одни только эти цветы… эти цветы…

Он остановился, протянув руки. Его напряженное лицо выражало страшное беспокойство, страх и надежду. Ванда взглянула на него с состраданием.

— Итак, господин Виктуар, — сказала она по-французски, — вы мне сыграете?

Жан дрожащими руками открыл футляр скрипки. От нее не ускользнули его длинные белые пальцы.

«Пальцы и прическа у него как полагается», — решила она про себя.

Она была несколько смущена настойчивостью просьбы Тео. Ей предстоял очень хлопотливый сезон. Положение Рудольфа обязывало ее к большим приемам, и ей вовсе было не так легко, как воображал Тео, вывести в люди нового скрипача.

— Эта комната слишком мала, — решительно заявила она. — Вам лучше будет играть в одной из гостиных.

Жан следом за ней поднялся по лестнице и вошел в просторную комнату.

Она села на белый с золотом диван и указала ему рукой место, где встать.

— Немного дальше, вон там, у окна, — заявила она. — Скажите, может быть, вам нужен аккомпаниатор, мсье… мсье Виктуар?

— Нет, я буду смотреть на вас, — прямолинейно ответил Жан.

Ванда снова улыбнулась. В своем письме Тео не сообщал никаких подробностей о Жане; поэтому у нее не было ни малейшего представления о том, кто такой и откуда явился этот рыжеволосый молодой человек с явно музыкальной внешностью. Она только поняла, что Тео берет на себя материальную сторону дела, а она должна только организовать концерт.

Жан взмахнул смычком, затем вдруг остановился и опустил руку. Со своей удивительной интуицией, той интуицией, какой обладает всякий самолюбивый и чуткий человек, он разгадал ее мысли.

— Мсье Шторн прожил у меня пять, почти шесть недель, — сказал он отрывисто. — Он сломал себе ногу. Ему…

— Что такое? — вскричала Ванда. — Что вы говорите, мсье Шторн был болен? Где? Когда?

— У меня, — сказал Жан, как будто эти два слова давали исчерпывающие объяснения. Затем он продолжал: — Я нашел его однажды утром. Он, очевидно, отправился на прогулку и, упав с какой-то скалы, сломал себе ногу. Доктор Мейерберг его пользовал, и сегодня утром мсье Шторн уехал. Он поправился. Нога совсем зажила. Мы с ним друзья, и так как он познакомился с моей игрой, он дал мне письмо к вам.