Вне зоны доступа - Вита Витренко

Кое-как он доковырял спагетти, она возила вилкой в салате, он заказал им обоим чай, но тот оказался отвратительно теплым. Им хотелось остаться наедине. Это казалось абсолютно невозможным, но, на их удачу, сын пожелал смотреть рыбок, под этим предлогом он встал из-за столика — и она смогла на минутку выскользнуть к нему. «Ты счастлива?» — все, что успел он спросить. «Нет», — честно призналась она.

Ночью он не мог заснуть, вспоминал, какого возраста у нее дочь, считал, сколько денег на его счету и размышлял, в какой город им лучше отправиться. Стройные логические цепочки все время нарушал какой-то банальный вопрос, например, дадут ли ему на кафедре хорошую рекомендацию, если он уйдет посреди года, сможет ли он увезти рыболовные снасти, как часто позволит жена видеться с сыном, если случится такой скандал — даже с условием, что он оставит ей квартиру… Он цеплялся за каждый вопрос и мусолил его до оскомины, потом засыпал беспокойным сном, вспоминая через дремоту главное: нужно сначала поговорить с нею. И как огромная, чудовищная тень нависала надо всем мысль: «Напрасно. Теперь все напрасно».

Она тоже не спала. Она думала о тех годах, которые они потеряли. О своей увядающей красоте, о сердце, которое разучилось чувствовать, о том, что жизнь в последнее время напоминала четкую работу часового механизма. Завел с утра колесико — и все слаженно, по плану, тик-так аж до самого вечера. Все здоровы — и то хорошо. Были маленькие радости, поездки, удачи, но того сияния внутри она не ощущала со времен обжигающего чая и книг. Она жалела о том, что тогда поступила столь опрометчиво, но потом начинала вспоминать — и обида снова накатывала на нее скользким комком. Это удивляло ее: прошло столько лет!

Утром она встала ни свет ни заря, вышла к морю и слушала волны. Волны шептали о том, как скоротечно время. Недалеко от санатория располагалась маленькая деревянная часовня, и ноги сами понесли ее туда. Она стояла под ее невысоким сводом и внимала звону колокола. Чудесные звуки разливались в сердце и выгоняли из него печаль.

Она вдруг подумала, что никогда не была в Иерусалиме. Наверное, ей стоит поехать: теперь в Израиль даже не нужна виза. Она вспомнила, как подруга рассказывала ей о Стене Плача, где верующие разных конфессий оставляли записки с желаниями. Подруга уверяла, что ее желание сбылось. Теперь она знала, что непременно полетит в Иерусалим. Доберется до Стены Плача и загадает свое желание. Какое? Секрет.

Когда колокол утих, она вернулась в душную комнату санатория, наскоро упаковала вещи и первым же поездом отправилась домой, оставив мужу записку со сбивчивыми объяснениями.

Чай остыл. Пришло ее время искать свой Иерусалим.

— Холодная минералка, сигареты, чай, кофе!

Темноглазая таджичка Айсолтан тяжело вздохнула: торговля не шла. Еще бы — такая жара, даже асфальт плавится! «Вечером станет легче», — утешила она себя и цветастым платком вытерла пот со лба. Две ее соседки, апатичная сонная Ирина и бойкая скандальная Настя, страдали от жары еще больше. «Хорошо тебе, Аська, — говорила Настя. — Ты к такому солнцу привыкла. А мы тут просто погибаем».

Айсолтан некстати вспомнила, как полгода назад она впервые пришла со своим самодельным лоточком сюда, к метро. Валил снег, стоял пронизывающий холод, в переходе было грязно и мокро. Она скромно встала с самого краюшка перехода, там, где заканчивались серые выщербленные ступени. Но Настя и Ирина, только увидев ее, зло зашипели. Невзлюбили они темноглазую конкурентку с первого взгляда. Началась война, упорная и тяжелая. Маленькую хрупкую Айсолтан прогоняли, называли обидными словами, но та только закусывала тонкие губы, молча сносила обиды и каждое утро как ни в чем не бывало выходила на работу. «Смотри, какая гордая», — ворчала Настя, а Ирина только бросала недобрые взгляды-молнии в сторону таджички. Однажды Айсолтан запоздала, и женщины решили, что, должно быть, она не выдержала их напора — и больше не придет. Но вскоре таджичка явилась нарядно одетая, благоухающая лавандой и корицей, и принесла целый поднос медовой, ароматной пахлавы. «У меня сегодня день рождения, — сказала она. — Угощайтесь». Онемевшие от такой щедрости, торговки автоматически потянулись к подносу, а, отведав хрустящего восточного лакомства, моментально поменяли свое отношение к соседке. Словно Айсолтан подмешала к тесту какого-то волшебного снадобья, заставляющего людей забывать обиды и становится добрее. С тех пор Настя ласково величала таджичку Асей, а Ирина, хоть в основном и молчала, смотрела на темноглазую девушку с уважением. Они обе не знали, что еще два года назад Айсолтан преподавала химию и биологию в школе небольшого таджикского городка, а перед сном читала стихи арабских поэтов в оригинале. И только неприятнейшие обстоятельства заставили ее продавать сигареты и минеральную воду у одной из станций метро украинской столицы.

Айсолтан не любила вспоминать прошлое. Она знала, что к нему возврата нет, а раз нет — зачем рвать душу? Единственным воспоминанием о той, безоблачной жизни, был свадебный снимок. Она все еще хранила его в своем дневнике, хотя поклялась, что когда выберется — уничтожит и его. На снимке улыбалась красавица-невеста в длинном снежно-белом платье — какой контраст с иссиня-черными волосами! За талию ее крепко обнимал жених — молодой, высокий, усатый, с огоньками-чертиками в таких же темных, как у Айсолтан, глазах. Тургунбай был здоров, крепок, полон сил и очень амбициозен. Его не устраивала их скромная жизнь в Таджикистане. Он не хотел, чтобы молодая жена просыпалась ни свет ни заря и бежала рассказывать непослушным ученикам о свойствах неорганических веществ. Да и сам он без особого рвения крутил баранку, получая неплохую, по меркам его города, водительскую зарплату. Тургунбай был уверен, что ему уготована лучшая участь. Наверное, поэтому, не особо разбираясь, он заставил упирающуюся Айсолтан собрать нехитрые пожитки и рвануть по примеру друзей в Украину. Мама и сестры долго уговаривали Айсолтан остаться, а потом громко плакали, словно предчувствовали: нескоро увидят они свою родную кровиночку… Айсолтан тоже плакала: спустя несколько месяцев, когда муж не вернулся ночевать в их съемную квартиру. Не пришел он ни на следующий день, ни через день, уже и слез не осталось. А потом, вечером, в дверь позвонил его друг «по бизнесу» и принес конверт. В нем лежало обручальное кольцо и записка, несколько слов по-таджикски: «Не жди. Прости за все». Айсолтан глухо спросила: «Где он?». Толстый бородатый Тимур развел руками. Только потом до Айсолтан дошли слухи, что ее милый с двумя такими же лихими парнями подался в Европу. Но почему без нее? Такого предательства она и во сне не могла представить. Три дня девушка не поднималась с кровати, размышляя между приступами рыданий, что же теперь делать.

Да, можно было позвонить домой и попросить выслать денег: на поезд до Москвы и на самолет до Таджикистана. Но чтобы она призналась семье в том, что ее так пошло, так нелепо предали? Что она была беспросветно слепа, выбирая жениха, ведь вся родня твердила: он тебе не пара! Нет, нет и нет. Не будет этого! Айсолтан сама раздобудет деньги на дорогу, накупит подарков и вернется домой, сияющая и счастливая. «Почему одна?» — спросит мать. «Он в Европе. Зарабатывает на жилье», — соврет Айсолтан. Что будет потом? Время покажет!