Чудо - Юрий Арабов

– ...А сама девица?

Старший лейтенант крякнул. Борясь с собственным испугом, а, точнее, с неловкостью, он отодвинул занавеску, которая отгораживала комнату от русской печки...

У Николая прервалось дыхание. Перед ним стояла фигура в белом, вся завернутая в какие-то простыни. Лица не видно. На уровне живота – жирные масляные пятна.

Артемьев не знал, что сказать.

– А нельзя открыть ее? – спросил он после долгой паузы, через силу...

Першин тяжело вздохнул. Пугливо озираясь, размотал первую простыню и вторую... Смятое полотно упало к ногам стоявшей.

Лицо Татьяны было желтым, глаза закрыты. Под кожей были заметны следы тления.

– А это?.. – выдохнул Николай, показывая на странный предмет в ее руках, прижатый к животу.

– Иконка, – прошептал милиционер. – Из нее смола выходит...

В самом деле, деревянный торец иконы был покрыт желто-бурыми наростами, напоминающими то ли пчелиные соты, переполненные медом и воском, то ли липкую, растущую на глазах паутину.

– Она мертвая, – пробормотал Артемьев. – Это – покойник!..

Старший лейтенант не ответил. Достал из кармана кителя маленькое карманное зеркальце и приставил к губам стоявшей.

Амальгама сразу же запотела, доказывая наличие дыхания.

Николай отвернулся. Чтобы скрыть свое замешательство, потрогал побелку печи. Пролепетал еле слышно:

– Почему не топите?

– А для кого?.. – спросил Першин.

Его ответ бил в самую точку.

Артемьев боком, не оглядываясь, вышел.

...В лицо ударила колючая холодная крупа.

Он хотел сначала подождать Першина, сказать что-то, может быть, пошутить... Но ноги сами понесли со двора. Скорее, подальше, подальше от этого места!

Он упал, поскользнувшись. Шляпа отлетела куда-то вбок и пропала в темноте. Он даже не стал ее искать.

Поднялся и, не заметив ушиба, побежал дальше.

За его спиной горел электрическим светом черный, как сажа, дом.

– У вас в животе полипы, – сказал Наташе врач, глядя на нее через окуляры очков.

– А что это такое? – не поняла она.

– Это полипы, – ушел он от объяснения. – Такие образования на кишечнике...

– Так это... рак или не рак?

Вздрогнув, она проснулась и села на кровати.

Ей приснился недавний эпизод с посещением местной поликлиники, где ей сказали, что все в порядке, что беспокоиться ни о чем не следует.

Тогда эти слова говорили всем. Чтобы скрыть катастрофу с опухолями, которые явились внезапно, из ничего, придумали безобидное слово «полипы». И люди на какое-то время успокаивались, даже строили планы на будущее. Они, эти полипы, казались вроде камней на деснах, мешают, но жить можно. И только несколько человек в Москве, владеющих статистикой, знали, что онкологическая волна накрыла уже Сибирь и Урал, вспыхнула, будто политая бензином, в крупных промышленных городах и уже разбросала свои искры в самой столице. Это было напрямую связано с ядерными испытаниями, особенно в атмосфере, но тогда об этом никто не думал, кроме тех солдат, что собственными глазами видели гигантские грибы над притихшей землей, но рассказать никому не могли.

В комнате было темно.

Наташа услышала: в двери кто-то ковырялся ключом или гвоздем. Поглядела на часы – стрелки указывали четверть седьмого утра.

Встала с грелки, которая лежала у нее под поясницей. Накинув на плечи халат, выбежала в коридор коммунальной квартиры. Комната их находилась рядом с прихожей, мимо нее ходили все, кто пришел, кто вышел, – все на виду, зато имелось одно явное преимущество – не надо занимать очередь в уборную.

– Кто здесь? – спросила в темноту.

Из-за двери раздалось неразборчивое мычание. Наташа рискнула через цепочку посмотреть, что происходит на лестничной площадке, и в проеме заметила своего мужа. Без шляпы, плащ вымазан в какой-то глине. Шнурки на одном ботинке волочились по полу, и он был похож на галеру со спущенными веслами.

– Что с тобой? Ты пьян?!

Внизу хлопнула дверь. Видимо, кто-то на нижнем этаже слушал их разговор.

Сняв цепочку, она впустила его в квартиру.

Блудный муж прошел в комнату. Сбросил испачканный плащ себе под ноги. С грохотом скинул ботинки. Потом сорвал свитер и кинул туда же, на пол.

Увидел в кровати резиновую грелку. Вынул из нее пробку и полил теплой воды себе на руки. Подумав, снял штаны, выбежал в коридор и босиком скрылся в ванной комнате.

«Сошел с ума», – похолодев, подумала Наташа. Она услышала, как Артемьев включил воду. Не утерпев, приоткрыла дверь в ванную...

Он сидел в ванне в трусах и майке, подставив лицо под струю из душа. Мокрая майка прилипла к спине.

Жене стало страшно, но она переборола себя, не стала задавать вопросы, возвратилась в комнату, сгребла в ком одежду, понюхала свитер – не хранит ли он в себе запах «Красной Москвы» или, на худой конец, какой-нибудь «Горной лаванды». Артемьев никогда не пользовался парфюмерией, и запах мог бы сказать о многом. Ноздри ее раздулись, она стала похожа на гигантскую мышь.

В комнату вошел Николай, завернутый в большое полотенце, из-под которого торчали на свет голые, безволосые, как у подростка, ноги. На волосах и лбу мыльная пена.

В каком-то недоумении он уставился на жену, будто с трудом вспоминая, какую роль в его жизни играет эта малознакомая, тихая женщина.

Перевел глаза на книжную полку. Встав на табуретку, залез под потолок и вытащил с самого верха толстый запыленный том медицинской энциклопедии.

Спрыгнул на пол, пошел к письменному столу и зажег настольную лампу. Положив на стол энциклопедию, открыл ее наугад, как открывают при гадании, стараясь обнаружить в прочитанном вещий смысл...

Перед главным лежала статья, отпечатанная на пишущей машинке. Сам ее автор – Николай Николаевич Артемьев томился напротив, положив ногу на ногу. Всем своим видом он изображал равнодушие, стараясь тем не менее не заглядывать в лицо главного редактора.

А тот, похоже, слегка нервничал. Он перевернул напечатанную страницу и открыл свежую пачку «Беломора». Вытащил оттуда дурно пахнущую папиросу и начал изготовлять самодельный фильтр, то есть заталкивать кусочек ваты в плотный мундштук. Тогда сигареты с фильтром были еще лишь в проекте, и курильщики спасались ватой, на которой, после выкуренной папиросы, оставались крупные желтые пятна смолы и никотина. Я помню, так курила моя соседка по коммуналке Ксения Васильевна, подруга семьи Ленина. В двадцатых она была один раз в их квартире в Кремле и поразилась бедности, в которой жили после смерти вождя Надежда Константиновна и Мария Ильинична.