Реквием в Брансвик-гарденс - Энн Перри

Он умолк. В конце холла торопливая служанка исчезла в боковой двери.

– Потратив немного времени и сил, порасспросив людей, – продолжил Парментер-младший, – он мог получить полное представление о ней. Каковы бы ни были ее ученые способности, их перевешивали ее радикальные нравственные и политические воззрения. Смотрите, что она сделала с Трифеной! Одного этого достаточно, чтобы ее осудить. – Губы его сжались в ниточку, а подбородок чуть задрался, открывая напрягшиеся на горле мышцы. – Я понимаю, что ваша Церковь придерживается крайне либеральных воззрений и позволяет людям, в той или иной степени, делать, что они хотят, однако теперь вы, быть может, видите безумие подобной манеры. Против собственной воли мы оказываемся под воздействием ложных идей. Мистер Дарвин причинил миру больше горя, чем вся бедность и любые мыслимые болезни.

– Потому что он пробудил сомнение? – с недоверием спросил Доминик. – Неужели он заставил усомниться и вас, Мэлори?

– Естественно, нет! – И впрямь, сомнения в глазах молодого человека не было: они светились уверенностью. – Но я принадлежу к вере, которая не юлит, не стрижет и не равняет свои убеждения согласно потребе сего дня. Отцу не так повезло. Он уже обратил на службу своей вере себя, свою жизнь, свое время и всю свою энергию. Он не может отказаться от нее, пожертвовать всем.

– Образчик софистики, – сердитым тоном бросил Кордэ. – Если вера верна, она должна быть способна опровергнуть все направленные против нее аргументы, а если этого не происходит, то не важно, сколько ты в нее вложил. Ни один человек не способен изменить Бога, сделать Его тем или иным.

– А не подняться ли вам наверх и не утешить ли отца этой идеей? – предложил Мэлори. – Похоже, вы возложили на себя руководство нашей семьей, хотя я и представить себе не могу, кто попросил вас об этом.

– Ваша мать. Но если бы это вы оказались на моем месте, она, вне сомнений, предпочла бы вас, – возразил Доминик. – Я не знал, что вы настолько не любили Юнити. Вы всегда обращались с ней крайне обходительно.

Его собеседник поднял брови:

– Неужели вы ожидали, что я буду грубым с ней под кровом моего отца? Она прекрасно знала, как именно я отношусь к ее воззрениям.

Доминик действительно мог вспомнить несколько в высшей степени неприятных столкновений между Мэлори и Юнити Беллвуд. Предметом их служили в основном две темы: ее насмешки над его абсолютной верой в Римско-католическую церковь и ее учение, а также куда более тонкое ехидство по поводу целибата[6], к которому его обяжет сделанный выбор. Делалось все это достаточно аккуратно. Если бы Кордэ не знал Юнити так хорошо, если бы он был ровесником Мэлори, а не сорокалетним вдовцом, достаточно хорошо знающим женщин, он мог бы и не заметить глубокого подтекста в ее словах. Намеки делались достаточно легко, реплики имели двойное значение. Доминик мог не понять ее взгляд или смех, ее мнимую застенчивость вблизи, a потом улыбку. Мэлори и сам не был вполне уверен в том, что она имеет в виду. Он понимал только, что забавляет ее, и не разделял этого веселья. Неудивительно, что теперь он не скорбел по этой девице.

– Вы считаете, что я вел себя слишком сдержанно, чтобы сказать ей об этом! – возмутился Парментер-младший. – Позвольте уверить вас в том, что я знаю, во что верю, и никому не позволю безнаказанно богохульствовать так, как она это делала в моем присутствии. – В жестких словах его звучало довольство собой. – Эта особа полностью сбилась с правильного пути, и ее нравственные нормы были попросту отвратительными. Однако я всей душой предпочел бы убедить ее в собственной ошибке, а не причинить ей какой-то вред. Как, думаю, и каждый в этом доме. – Он глубоко вздохнул. – Этот день стал днем трагедии для всех нас. Надеюсь, что мы переживем ее без больших потерь. – На какое-то мгновение молодой человек посмотрел прямо в глаза Кордэ. – Мне нечем утешить отца. Сейчас он нуждается в вере, a мои убеждения слишком глубоко расходятся с его собственными, чтобы оказать ему какую-то помощь.

Невзирая на высокий рост, Мэлори казался совсем юным, похожим на ребенка. Под недовольным выражением на лице его скрывались печаль и смятение.

– Мы слишком далеко разошлись в самых существенных вопросах, – добавил он. – Похоже, ваша вера коренится в чем-то более глубоком, чем слова и способ заработать себе на респектабельное бытие. Я все время думаю об этом, после того как мне удалось взять себя в руки, однако не могу придумать ничего, что можно ему сказать. Слишком много лет разногласий пролегли между нами.

– А не настало ли время забыть эти разногласия? – предположил священник.

Мэлори напрягся всем телом и, даже не думая, торопливо проговорил:

– Нет. Не надо, Доминик, бога ради! Если Трифена права, возможно, что он хладнокровно столкнул эту женщину вниз с лестницы, обрекая ее на смерть! – Голос его наполнился откровенной паникой. – Ну что может сказать ему любой член нашего семейства? Ему нужен духовный совет! Если он действительно совершил этот жуткий поступок, то ему следует в какой-то мере примириться с этим, признать его, а потом обратиться к своей душе в поисках покаяния. Я не могу просить его об этом! В конце концов, он – мой отец!

На лице его, обращенном к Доминику, застыло беспомощное, полное горя выражение, и помочь ему никакими словами было нельзя.

– В вашей вере нет исповеди… нет отпущения грехов! – Едва сдерживаемая ярость искривила рот молодого человека. – Вы избавились от этого таинства, когда Генриху Восьмому понадобилось развестись, чтобы жениться на Анне Болейн. У вас не осталось ничего для дней самого тяжкого испытания, тьмы кромешной, когда одни только благословенные таинства подлинной церкви могут спасти тебя!

Мэлори поднял голову и расправил плечи. Можно было подумать, что его ждет настоящий бой.

– Если он убил ее и желал этого какой-то частью себя, – ответил Кордэ, душа которого отказывалась признать подобную мысль и никак не могла поверить немыслимым словам Виты, – тогда для того, чтобы примириться с собой, ему потребуется нечто большее, чем утешение или совет, полученный из чужих уст. – Он резко взмахнул рукой, прогоняя такую мысль. – Тут нельзя просто сказать «прощаю тебя» – и все рассеется. Тут нужно познать разницу между тем, какой ты есть, и тем, каким должен быть, и понять ее! Нужно…

Священник умолк. Мэлори был готов к долгому теологическому спору об истинной Церкви и ее таинствах, о еретической Реформации. Он уже набрал в грудь воздуха, чтобы начать спор. Это было легче, чем обратиться к стоявшей перед ними реальности.

– Не время, – твердо сказал ему Доминик. – Я зайду к нему, когда получше обдумаю ситуацию.

Бросив в его сторону недоверчивый взгляд, Парментер-младший направился прочь.

Повернувшись, Кордэ едва не столкнулся с Клариссой. Волосы ее несколько растрепались, что вообще было ей несколько к лицу, не будь ее глаза такими красными, а лицо – настолько бледным.