Автомат Калашникова. Символ России - Елизавета Бута

Однако когда началась проверка, то прежних параметров по кучности боя мы достичь не сумели. До сих пор помню укоризненный взгляд представителя заказчика:

– Зачем вы меня обманули?

Хорошим уроком стал для меня тот эпизод. Нельзя делать поспешных выводов, относиться легкомысленно, с пренебрежением к любой мелочи, пока не убедишься, что образец надежно действует в руках каждого, кто берет его в ходе проверки. Пришлось нам с Сашей Зайцевым и с отладчиками быстро устранять недостаток, доводить автомат по кучности боя до уровня, требуемого условиями конкурса.

Из всех бригад мы первыми прибыли на полигон, где в свое время родился проект моего автомата. Теперь проект, воплощенный в металл, вернулся сюда в готовых образцах.

Знакомые подмосковные места. Встречи с теми, с кем сблизила совместная работа в годы войны. И самая желанная встреча – с Катей, разлука с которой длилась почти год.

И вот один за другим на полигон стали приезжать конструкторы. В.А. Дегтярев шел от машины, не глядя по сторонам, думая о чем-то своем. Прославленного конструктора Г.С. Шпагина я узнал сразу, едва встретил его на одной из дорожек военного городка. Видимо, хорошо запомнил его лицо по публиковавшимся в газетах снимкам. С Сергеем Гавриловичем Симоновым поздоровались как давние знакомые. Вспомнили нашу совместную поездку на полигон, беседу в поезде.

Обмениваемся мнениями с Н.В. Рукавишниковым, Н.М. Афанасьевым, И.И. Раковым, К.А. Барышевым, работавшими на полигоне. Много знакомых лиц, опытных разработчиков.

Не утаю, закрадывалась мысль: «С кем ты взялся соревноваться? Жди, что первым покинешь полигон». И тут же приходило спасительное: «Не боги горшки обжигают. И ты можешь победить в конкурсе».

Сомнения и надежды. Без них конструктору ничего не создать. Но, сомневаясь, обязательно следует верить в лучший исход. Конечно, если хорошо поработал над образцом, если уверен в себе и в тех, кто тебе помогает, если идешь на опережение технической мысли. Если не устаешь совершенствовать уже, казалось бы, доведенное до кондиций изделие.

Голос своего автомата я узнавал безошибочно. Мы часто не присутствовали на сравнительных испытаниях лично, чтобы не вмешиваться в процесс стрельб. Порой эмоции захлестывали некоторых конструкторов, и они мешали испытателям работать.

И вот сидишь иной раз на стуле или стоишь перед чертежной доской и слушаешь, замирая, как «шьет строчку» твое оружие. Одного боишься: чтобы мелодия не оборвалась. Пауза – это, как правило, задержка. Помню, проходил испытания образец моего карабина. Знал, в магазине десять патронов. Вдруг услышал: в ходе очередной стрельбы сделано не десять выстрелов, а меньше. Сорвался с места и бегом к телефону.

– В чем причина задержки? – спрашиваю испытателя.

– Да не беспокойся ты ни о чем. На огневой рубеж вышел лось, и мы пока огонь прекратили, – успокоил стрелок.

А однажды было и такое. Заметив, что в стрельбе произошел сбой, я опять вышел на связь.

– Не волнуйся, все в норме, – смеялся в телефонную трубку испытатель. – Просто мы поспорили, среагируешь ли ты на этот раз. Считай, что была проверка твоей нервной системы.

Хороша проверка, нечего сказать. Впрочем, обида тут же забывалась. Без таких шуток, наверное, не было бы выхода и тому нервному напряжению, которое неизбежно накапливалось в ходе испытаний. Кстати, опытные испытатели на полигоне после первого дня стрельб могли сказать, в какой очередности будут отвергнуты образцы. Их предположения, как правило, подтверждались. И вот что для меня казалось удивительным: в этой «обойме» не назывался мой автомат.

По-разному вели себя во время испытания образцов разработчики оружия. Интересно было, например, наблюдать за Дегтяревым. Василий Алексеевич всем своим видом демонстрировал, что его мало занимают стрельбы и он весь во власти новых идей. Обычно метр садился в сторонке от всех и что-то сосредоточенно чертил на песке прутиком или палочкой. И все же, полагаю, равнодушие маститого конструктора было напускным. Просто ему хотелось побыть наедине с собой.

Г. С. Шпагин внимательно анализировал записи скоростей движения автоматики своего оружия, весь уходил в размышления, сопоставления первых же выстрелов.

Н. Булкин ревниво следил за каждым шагом испытателей, придирчиво проверял, как почищен образец, обязательно лично интересовался результатами обработки мишеней. Ему, видимо, казалось, что конкуренты могут подставить ножку. А у одного из конструкторов возбужденное состояние проявлялось в словоохотливости. Он приставал то к одному, то к другому собеседнику с анекдотами. Ему почему-то казалось, что из всех я самый терпеливый и внимательный слушатель, и он плел мне свои небылицы, не подозревая, что на самом деле я все пропускал мимо ушей и думал о своем.

Первым сдался и уехал Шпагин. Расшифровав первоначальные записи скоростей движения автоматики своего образца, сопоставив данные, он, огорченный, заявил, что покидает полигон. Позже создатель ППШ отказался вовсе от дальнейшего участия в конкурсной программе. Все чаще захлебывался от невероятного напряжения, перегреваясь от бесконечной стрельбы, образец Дегтярева. Его автомат не показал хороших результатов, и Василий Алексеевич засобирался обратно в Ковров. Тут же пошли слухи, что старейшина конструкторов стрелкового оружия готовится нанести мощный удар конкурентам в следующем туре испытаний. Однако этого не случилось. Как ни странно, позже, уже во втором туре, он, как и Шпагин, вышел из соревнования добровольно, не стал прилагать больших усилий к доработке образца. Не стану гадать, чем объяснилась подобная пассивность выдающегося конструктора. Может, сказывались усталость, напряжение военной поры, болезни.

Окончательные результаты испытаний анализировались и рассматривались компетентной комиссией, куда входили и представители заказчика – Наркомата обороны, и ответственные сотрудники Наркомата вооружения. Выводы ее были, прямо надо сказать, суровыми. Многие образцы не рекомендовались даже для дальнейших доработок, снимались с соревнования. Тяжело было смотреть на товарищей, вместе с которыми только что участвовал в жестком состязании, – столько огорчения было на их лицах. Каждый до последнего выстрела питал надежду на успех. Каждый… Но на повторные испытания с последующим устранением недостатков комиссия рекомендовала лишь три образца оружия. Среди них – и мой автомат.

Я был переполнен счастьем, хотя до окончательной победы было еще ой как далеко. Ведь из трех образцов только один мог иметь право на жизнь. И чтобы достичь в этом соревновании лучших результатов, предстояло не просто доработать оружие, а сделать еще один качественный рывок вперед. Надо было упростить отдельные детали, облегчить вес автомата, а это плохо сочеталось с улучшением кучности боя, на что мне тоже указали как на недостаток. Требовалось устранить возможность повторения задержек при стрельбе. Словом, слабых мест в образце хватало. В блокноте появились записи, расчеты, эскизные наброски, направленные на совершенствование автомата.

И вновь путь в Ковров. За долгие месяцы работы он стал мне близким. Я любил в редкие часы отдыха ходить на пристань, смотревшуюся в реку Клязьму. По реке неторопливо шли басовитые пароходы в Москву, Горький, Владимир. Тогда еще в Коврове не было автобусного сообщения, и все расстояния приходилось преодолевать пешком. Впрочем, пешие прогулки доставляли удовольствие: маршруты пролегали обычно через сады, парки, скверы, которыми славился город.