Черные Земли - Белинда Бауэр

От напряжения на глазах выступили слезы, и Стивен вдруг заплакал. Постепенно к глазам подключилось все тело, и он уже кричал и всхлипывал, как брошенный на вереске младенец, грудная клетка сотрясалась, мышцы живота напряглись, побелевшие от холода руки сжались в кулаки, но некрепко и безнадежно.

Несколько минут он корчился на мокрой земле, не понимая, что это за чувство и откуда оно взялось. В голове билась лишь одна смутная и какая-то отстраненная мысль: а не сошел ли он с ума?

Всхлипы постепенно затихли, слезы иссякли, морось, беззвучно струящаяся из белесой пустоты неба, охладила глаза. Стивен поморгал и почувствовал, что не способен ни на какие усилия. Свинцовая усталость, наполнившая сердце, разливалась по всем органам, прижимала к земле, и телу не оставалось ничего, кроме как лежать в ожидании дальнейших указаний.

Но сознание мало-помалу возвращалось. Сначала Стивену стало очень жалко себя. Ему вдруг захотелось, чтобы мать нашла его, завернула в белое махровое полотенце, отнесла домой и накормила тушеной говядиной и шоколадным пудингом. Стивен подавил очередной всхлип, осознав, что этого никогда не произойдет, — не только сейчас, вообще никогда. По тому, как болезненно сжалось сердце, он вдруг понял, что в его жизни вообще ничего такого не было. Ни махровых полотенец, ни тушеной говядины, ни обнимающих, защищающих материнских рук. Он помнил, как мать стаскивала с его ног мокрые носки, ругалась, что бельевая корзина опять полна, грубо вытирала ему волосы разномастными, истончившимися от времени полотенцами, которые сколько ни вывешивай на ночь, к утру все равно влажные. Он вспомнил испачканный коврик на красноватом пятне плесени, появлявшемся зимой в ванной, точно внешний мир постепенно прокрадывался внутрь дома, наполняя его холодом и ужасом. Дэйви, впервые увидев плесень, заплакал и описался. Потом, правда, он привык к ней — как и остальные домочадцы. Иногда плесень даже становилась объектом шуток. Но чаще, когда Стивен возвращался от Льюиса, из его безукоризненно чистого дома, запах плесени с порога бил в нос. Стивен не чувствовал его сам, но по свежему аромату стирального порошка, исходившему от одноклассников, догадывался, что носит на себе этот запах, точно желтую звезду на рукаве.

Он никогда не ощущал такой свежести — ни когда возвращался с плато, весь в грязи, ни когда вылезал из совместной с Дэйви ванны, ни когда выбирался из их общей постели, ни когда натягивал вчерашнюю школьную рубашку.

Что же с ним стало? Стивен силился понять. Когда это произошло с ним? Как? Когда-то, в какой-то момент маленький мальчик, которым он был, исчез и его место занял другой. Новый Стивен не смотрел «Матч дня», не стоял в очереди за обрезками бисквитов в «Голубом дельфине», не жаждал заполучить наклейку со Стивеном Джеррардом. Новый Стивен до сумерек торчал на плато, возился в грязи, жевал бутерброды с черствым хлебом, ржавой лопатой ковырял землю в поисках мертвеца.

Три года это было его жизнью. Три года! Он будто впервые осознал это. Мысль о столь бездарно проведенном времени поразила Стивена, будто эти три года еще предстояли ему. Что с ним произошло?

За жалостью к себе пришла злость — яростная, похожая на удар. Стивен даже выбросил вперед кулак, точно пытаясь отразить ее. Злость ослепляла. Стивен упал на колени, вырывая клочья травы и вереска, царапая землю, колотя кулаками по мокрому торфу. Он бил, лупил, дубасил, осыпаемый летящими с вереска каплями. Вой, рвущийся из горла, прерывался короткими редкими вдохами лишь для того, чтобы набрать воздуха и дальше атаковать мироздание.

Снова придя в сознание, Стивен обнаружил, что стоит на коленях, упершись лбом в землю. В кулаках, во рту клочья травы, точно он вгрызался в плато.

Он медленно сел и посмотрел на последствия своей истерики. Несколько пучков вырванной травы и вереска, пара ямок, быстро заполняющихся водой. Ничто. Меньше чем ничто. Пасущийся пони, прилегший вздремнуть олененок, присевшая по нужде овца оставили бы более заметный след, чем Стивен со всей его яростью.

Он встал, пошатываясь, на фоне белого неба. Лопата валялась там же, где он и бросил ее целую вечность назад, рядом с ней — коробка из-под бутербродов и карта, артефакты из другого мира, ничего не значащие здесь, на краю тумана.

Он повернулся, не понимая, где находится. Десять футов в любую сторону — сплошная белесая мгла. Остатки нормального мальчишеского разума запрещали слепо бросаться в кружащуюся пустоту. Ему уже случалось оказаться на плато в лапах тумана. Туман мог подкрасться в солнечный день на фоне безоблачного неба. Два года назад он просидел у свежевыкопанной могилы несколько часов, пока лето не взяло верх и он не смог найти дорогу.

Это воспоминание вернуло Стивена к реальности, и он не двинулся с места.

Было холодно — но не слишком. Было мокро — но Стивен видал и похуже. Он даже еще не успел проголодаться. Он цел и невредим, и останется таким, если только не бросаться в туман сломя голову.

Стивен взглянул на лопату. В ней было что-то родное. Не то чтобы он вдруг проникся к ней какой-то невероятной любовью. Просто что-то родное.

Снова полил дождь. Стивен раскрыл коробку из-под бутербродов и надел на голову. Капли, беззвучно падавшие на вересковую подушку, застучали по коробке барабанной дробью.

Стоять просто так было холодно. Стивен неохотно нагнулся и подобрал лопату. Нашел место, где был снят дерн, и вкопался в землю снова — сперва вполсилы, со вторым ударом сильнее, на четвертом войдя в свой обычный ритм.

На половине ямы Стивен понял, что готов копать и дальше, хотя уже и согрелся.

Копание придавало жизни смысл. Маленький, жалкий смысл, не суливший ничего, кроме как постепенно сойти на нет.

Но смысл — это уже что-то.

Тонкий противный голосок где-то внутри настаивал на том, что и эта малость ничего не значит.

Но какой-то новый, более сильный голос зазвучал вдруг в Стивене. Он не давал ответов, пробуждал лишь вопросы, но благодаря ему Стивен продолжал копать и после того, как невидимое солнце скрылось за невидимым горизонтом.

Если все это ничего не значит — тогда почему оно так значимо для него?

— Стивен! Завтракать!

— Иду!

Стивен дрожащими руками открывал письмо от серийного убийцы.

Стивен перевернул листок и поднес его к свету. Ничего. Бумага тонкая, дешевая — на такой не выдавишь никаких тайных знаков. Стивен специально включил свет в туалете, но продолжения на обороте не нашел.

Но если Эйвери не собирается ему помогать, зачем тогда вообще ответил? Что еще было странно: в строчках то и дело ни с того ни с сего попадались заглавные буквы.

— Стивен!

— Сейчас!

Из газет Стивен знал, что маньяки любят играть в игры — и со своими жертвами, и с полицией. Маньяки любят повыпендриваться. На этом они обычно и попадаются. Если попадаются.