Вихри перемен - Александр Лапин

Снова молчание.

– На пятом этаже! Там находится кабинет Ельцина. Но на подходах везде нагромождены баррикады из мебели. Но, по нашим данным, он там не ночует. Где? В подвале. И постоянно меняет места ночевок. Слушаюсь! Будет сделано!

Дослушав разговор, Казаков облегченно вздыхает. Правильно он сделал, что сказал все. Снял тяжесть с души. Теперь это уже не его ответственность. И он даже усмехается, вспоминая старый еврейский анекдот: «Пусть теперь Сруль повошкается!»

* * *

Вторая ночь ожидания.

В полной экипировке сидят они рядком на скамеечке. Бронежилеты застегнуты. Автоматы заряжены. Ножи в ножнах. Запасные рожки в разгрузках на груди. Разве что только каски-сферы еще не одеты на забубенные головы.

Сейчас они похожи на каких-то военных роботов, которые не задумываясь и не рассуждая выполнят любой приказ вышестоящего командования. Но это совсем не так. Они такие же, как и все. Обычные советские люди. Живут той же жизнью. И каждый тысячами нитей связан со страной, народом и Москвой.

И они так же, как и все, думают о предстоящем.

И все понимают. От этого на душе у них тоскливо и пусто. И разговор от этих невеселых дум не клеится.

– Слушай, – неожиданно говорит Анатолию сидящий рядом с ним на скамье Степан Михайлович, – там же тоже есть наши ребята. Ну, то есть в Белом доме. У Ельцина. У меня знакомый из пятого управления к ним ушел. Я ему позвоню схожу. Ты, если что, меня прикрой. Ну, и позови.

– Угу! – коротко отвечает капитан. – И молча смотрит вслед уходящему тяжелой походкой товарищу. А потом оглядывает хмурые ряды славянских лиц. Оглядывает и неожиданно для самого себя этот потомок уральских казаков, никогда даже не задумывавшийся о Боге и вере, начинает потихонечку нашептывать про себя неизвестно откуда появившиеся слова: «Господи! Пронеси мимо нас чашу сию! Не дай нам пролить невинной крови! Не оставь нас, Господи! Помоги!»

Через пять минут возвращается сосед.

– Ну, что? Как там? – раздаются со всех сторон вопросы.

– Ждут! Они там тоже ждут штурма. Готовятся…

Дубравин заправляет в факсимильный аппарат последнее сообщение о вылете некоторых членов ГКЧП в Крым. К Горбачеву.

Долго смотрит, как, жужжа и моргая зелено-красными огоньками, факс пропускает через себя бумажную ленту.

Еще день прошел в тревожном ожидании.

Редакционный народ уже разбрелся по домам. А он решил остаться на ночевку здесь. На этаже. Поэтому идет по длинному коридору в отдел местной корреспондентской сети. Ложится на продавленный черный диван. Сон не идет. Тревожные мысли, как молнии, пронзают его внутренний горизонт: «Что будет дальше? Как поведет себя армия? Удержится ли Ельцин в Белом доме?»

Он ворочается, ворочается, а потом решает сходить к ребятам в отдел политики. Может, есть еще какие новости. Ведь Леха Косулин, кажется, все-таки сумел пробраться в самолет «чекистов».

Встает, идет по длинному, полутемному коридору. Возле туалета натыкается на Алексея Дунелина из отдела пропаганды. Леха – маленький, черный, въедливый бакинец сильно смахивает на азербайджанских гостей столицы. Хотя по паспорту числится русским.

– Ну что, Леха? Что слышно там? – спрашивает его Дубравин, не уточняя, где находится это «там». Ведь обоим и так понятно. Там – это у Белого дома.

– Да пока ничего не слышно. Танки, бронетехника бродят по городу. Куда идут? Никто ничего понять не может, – недовольно отвечает Алексей, нервно теребя в руках какой-то белый листок.

– А может, махнем туда? – неожиданно даже для самого себя предлагает Дубравин. – Чё тут сидеть? Все равно не спится, которая ночь в ожидании. А?

– Да, давай съездим, – также неожиданно отвечает Дунелин.

– Поехали!

Они выскальзывают из родного теплого редакционного подъезда на темную серую улицу. Шагают к Ленинградскому проспекту, на ходу отмечая про себя, что, несмотря на комендантский час, народ ходит по улицам свободно. Да и что такое комендантский час в девятимиллионном городе? Мыслимое ли дело – остановить жизнь такого мегаполиса одним распоряжением.

На площади у Белорусского вокзала стоит несколько машин. Юркий паренек в кожанке согласился за не слишком большие деньги добросить их на своем желтом «Москвиче-412» до самого места. Хлопнули по рукам. Потом уселись в темный салон. И рванули по улицам полуспящего, пустого города.

Людям, когда они читают книги или смотрят фильмы об исторических событиях, кажется, что в такие переломные моменты весь народ, вся страна только и заняты в массовках. Но это совсем не так. Абсолютное большинство людей ни в каких там революциях участия не принимает. Живут, как и жили. Едят, спят, пьют, рожают, любят, ненавидят. Так и в данном случае. На защиту Белого дома вышли тысячи, может быть даже десятки тысяч. А остальные миллионы миллионов тихо дремали. Или смотрели «Лебединое озеро». Но они тоже принимали участие в борьбе. Своим сочувствием, переживаниями, мыслями, эмоциями они подпитывали борцов. Давали им силы, веру и надежду. А это как раз то, в чем в эти тревожные дни и ночи нуждались тысячи, вышедшие к Белому дому.

Казалось бы, что такое Белый дом? Не более чем большое здание! Но в эти августовские дни оно стало символом. Свободы. Надежды людей на другую, какую-то новую жизнь. И символом сопротивления старому, отжившему и прогнившему. Так было!

– Стой! Куда прешь? Мать твою! – орет на них, когда «Москвич» подъезжает к баррикаде, стоящий рядом бородатый мужик в шапке-ушанке и с милицейским «демократизатором» в руках.

– Дай им по горбу! – подскакивает от костра взлохмаченный студент. – Наверняка, это подосланные.

Из темноты выдвигаются еще несколько вооруженных чем попало фигур.

– Да вы что, ребята! – примирительно говорит, открывая дверцу машины, Леха Дунелин. – Какие из нас подосланные? Какие-такие диверсанты? Мы свои! У нас с собою ничего нет. Вот поглядите! – он поднимает руки, хлопает себя по карманам.

– Мы журналисты! Из молодежной газеты, – примирительно добавляет Дубравин, сразу оценив нервозную обстановку, в которую они попали.

– Вот мое удостоверение, – достает Леха красную книжечку, на лицевой стороне которой золотыми буквами оттиснуто название газеты.

Бородатый в шапке осторожно берет огромными руками ценную вещь и при свете фонарика долго вглядывается в фотографию, печать и подпись редактора.

– Ну ладно! – наконец примирительно бормочет он, возвращая ксиву.

Народ успокаивается.

Начинает капать дождик. Такой нудный, серый московский августовский дождь. От которого не спрятаться, не скрыться. Народ срочно натягивает какие-то плащики, капюшоны. В ход идут и куски прозрачной полиэтиленовой пленки. Из них делают колпаки и накидки.

От этой маскировки все становятся похожими на белых призраков, выбравшихся из своих укрытий, чтобы бродить в ночи.