Перекрестье земных путей - Ариадна Борисова

«Знаешь ли о том, какая красивая ты? – прошептал Сата, ластясь к руке. – Каждая твоя грань прекрасна по-своему».

– Не говори так, – смутилась Илинэ вслух. Замешательство не дало ей удивиться тому, что камень умеет вникать в мысли.

А он сказал:

«Лгать не умею… Красивая!»

Илинэ прикрыла льстеца ладонью, дабы не искушать на похвалу и самой не соблазняться. Ведомо было: люди тоже, кроме матушки Лахсы, полагают ее красивой. Не однажды доводилось слышать подобное. Матушка же ворчала: «Нашли казистую… Худа не в меру, глазищи в пол-лица – где пригожесть-то? Хватает в Элен девиц смазливее!» Плевалась в сторону, отводя возможную порчу. А еще, вздыхая, говорила, что внешняя красота дана человеку мудреным Дилгой, в любое время гораздым отнять подарок либо забрать взамен счастье. Поймешь ли загадки бога, который вертит ытык судеб, как ему заблагорассудится?

Лахса наказывала дочери, чтобы та не больно думала о своей якобы красоте. А Илинэ и не думала. Ну… почти. Свое превращение из длинноногого подростка в статную девушку она случайно заметила весною, когда нагнулась с ведром на мостках к спокойному озеру. Донце ведра тотчас разбило чистое отражение. Пришлось ждать, пока порушенная гладь вновь уляжется. Илинэ поразилась ладности возникшей перед ней незнакомки, хотя знала, конечно, что растет и преображается. С некоторых пор не без тревоги следила за нежданной переменой. Тело ее округлилось в иных местах, а в поясе, напротив, истончилось. Но у озерной девушки силуэт был совсем незнакомый, обтекаемый солнцем в изгибах нежно, как стройный чорон.

Позже выяснилось, что и голос Илинэ сделался глубоким, незаметно избыв девчачью писклявость, поступь стала летучей и волосы шелковистее. Ниже колен спускалась кудрявая коса-морока, предмет скрытого тщеславия матушки Лахсы. Дружинный мясовар Асчит, весельчак и загадчик, однажды на празднике Новой весны дернул Илинэ за косу и проворковал: «Без семян, а лучше травы растет!»

Илинэ вздрогнула, вспомнив Кинтея, его липучий мушиный взгляд. Парень стоял тогда поблизости и слышал слова Асчита. В бесстыжих глазах ясно читалось желание накрутить ее косу на кулак. Вымахал в жердину, пора быть женатым, а никак не выветрится из злого сердца детская неприязнь к «тонготскому подкидышу». Отчего же все-таки Атын похоже смотрел?..

Между пальцами пробился свет. Будто рука повернулась к солнцу, аж косточки насквозь прошибло алым сиянием. За разговором с памятью Илинэ забыла о Сата. Восьмилучистый камень дышал под ладонью мягко, как сонный зверек.

Девушка оглянулась вокруг:

– Куда бы тебя надежнее спрятать?

Со стены послышался вздох не вздох – словно ветерок слабый подул. Илинэ подняла незанятую руку, и ветерок окатил запястье прохладой, обвил воздушным кольцом, маня за собой к круглому окатышу-глазу Иллэ.

Вроде осторожно коснулась нижнего века лошади, а глазок-то возьми и выпади! Обнажилась щербина, которую он прикрывал, отворилась мертвая глазница. И, прежде чем охнуть и сокрушиться, что кобылица ослепла, Илинэ поняла, что та подсказала ей лучший схорон для волшебного камня. А он встрепенулся, обрадовался – чем же и стать ему, как не чистейшим оком предводительницы табуна небесных удаганок! Убавился, сделался меньше, чем был вначале, и вошел ровнехонько, будто в нарочно заказанное дуплецо.

Новый глаз засиял ярче прежнего. Чуткая зеница, окруженная светящейся радужкой, проявилась в хрустальной глубине. Старый окатыш-глазок, четыре весны служивший Иллэ верою-правдой, девушка сунула в кошель вместо Сата – оберегом будет. Долго любовалась чудесным ликом лошади. Впрямь лик, мордою не назовешь…

Вспомнился день давнего засушливого лета, когда Атын с Болотом влезли на скалу. Брат сорвался и, к счастью, попал в орлиное гнездо. Нашел там Сата. За шалость ослушники были крепко наказаны. Болота мать проучила прутом, седмицу сидеть не мог. А брат заболел. Хворь накинулась хищная, лютая. Жизнь и смерть наяву боролись, выкручивали и выжимали Атына каждая в свою сторону…

Илинэ вздохнула. В то время она была брату близка. Это Дьоллох только-только начал взрослеть. Стеснялся, что приходится с младшими водиться, вести над ними, как важно говаривал, неусыпный надзор… После чванливости поубавилось. Должно быть, впрямь повзрослел. И все бы хорошо, да на девушек совсем не смотрит, хотя большинство ровесников женаты уже и детны. Лишь Лахса подступится к сыну с намеком о сватовстве, тот рукою досадливо машет – отстань, мол. Вечерами усталая матушка тужит о новой работящей хозяйке. Сменила бы ее в заботах, дом справно повела и за старыми родителями мужа доглядела. Ведь еще год, от силы два, и в чужую семью уйдет Илинэ…

Пусть бы Болот присватался к ней, чем чужой человек издалека. Страшно Элен покидать, не видеть больше своих и Атына. Недолго ждать невестку и тетушке Уране. Сынок, к материнской радости, привезет хозяюшку из дальних мест, как завещано предками. Родовая кровь должна обновляться чаще, течь ровно, чисто, не застаиваясь недужной ржавью в потомстве. За наследного кузнеца девятого колена, к тому же пригожего и богатого, отдаст любимую дочь любая семья в Великом лесу-тайге.

Как-то примется невестка ухаживать за тетушкой? Уживется ли Олджуна с новой хозяйкой в доме? Поди, чуть что, браниться начнет, вечно всем недовольная…

Илинэ опять вздохнула. Не дело ей голову о сторонней жизни трудить, коли скоро станут они с Атыном друг другу вовсе никем.

А ведь она сегодня сразу сообразила – не зря догнал, причина важная есть. Давно не подходил потолковать просто так. Завидев сестру, обычно делает вид, что занят работой, и новостей не спрашивает. Обидно было Илинэ, что брат с Дьоллохом по-прежнему дружен, а ее избегает. Ну, не родной брат, а все равно близкий человек… Вместе же росли! Не будь этих неловкостей, Илинэ посещала бы Урану каждый день. Холила бы, обихаживала болезную, ведь не трудно, и обеим приятно. Всей душою жалела тетушку, видя, что никто во всем свете не любит ее… Даже Атын, кровный сынок.

Не раз хотелось его в том упрекнуть. Да не приманишь приязнь к сердцу, как синицу к конопляным семечкам на снегу. Крепкими узами привязано сердце к той, что грудью выкормила, вырастила с любовью и негой. Это ж только недобрые люди думают, будто стоит приемышу отлучиться от кормилицыной семьи, как он уже о ней не вспомнит. И нянька-де рада-радешенька от него избавиться, благодарствуя на щедром отдарке. На самом-то деле некровные ближники порою так спаяны, что хоть ножом, хоть огнем разделяй – не разделишь.

Атын все пять весен, как ушел от приемных родителей, помочь им старается. То дров наколет, то льда привезет тишком, опасаясь лишний раз Тимира озлить. Нечасто приходит, чтобы матушку Лахсу не смущать понапрасну. А она, бедная, редким гостем счастливая, не знает, куда посадить желанного, чем угостить…

Сердце Илинэ горячей кровью обливалось, обоих жалеючи.

За входом ветер взъюлил, взмел кучку сухих листьев со снегом. Белые хлопья кружились празднично, вихрились живым столбом, словно сама юность взялась вытянуть Илинэ наружу. Спеша проторить неизгладимую тропку в ее будущую память, юность торопилась жить и радоваться лучшим дням, какими они потом вспомнятся со светлой грустью. Весело и настойчиво влекла за собою, в нетерпении танцуя у валуна.