Любовь плохой женщины - Роуз Шепард

— Верно, — подтвердила Кейт, стараясь угодить, хотя ей приходилось прилагать усилия, чтобы придумывать такие банальности, не говоря уже о том, чтобы говорить их вслух. Это как если бы кто-нибудь взялся осушать пруд, заранее зная, что на дне обнаружит лишь сгнившую коляску или ржавую кровать. Усилие было неоправданно большим. — Некоторые фирмы экономят на материале гораздо больше, чем другие, — неуверенно заключила она.

— Да, Катарина, — без предупреждения приступила к ней Джеральдин, тоном установив границы, увеличив расстояние между собой и Кейт. — Как продвигаются дела в цветнике?

— Ты имеешь в виду прополку? — Кейт уловила перемену в обращении. Она сделала паузу, чтобы развернуть кусок скрученного шоколадного бисквита в одну полоску. Джеральдин уже давно хотела устранить неясность в их отношениях, раз и навсегда поместив Кейт где-то между дальней родственницей и наемным работником. Сейчас Кейт это показалось забавным, и она нагнулась к чашке, чтобы скрыть ухмылку. — С этим я закончила, — ответила она, придав голосу почтительность. — Или почти закончила.

— На это уходит масса времени, — сказала Джеральдин с неодобрением, которое Кейт должна была понять как: «Более эффективный работник справился бы с этой задачей в два раза быстрее».

— Да, ты не поверишь. — Полоска бисквита разломилась. — Древесная кора, — произнесла она загадочную фразу и сунула кусочек рулета в рот.

— Что?

— Я просто подумала, что если присыпать почву дробленой корой, то сорняков будет гораздо меньше. Конечно, это дорого, но…

— Но прополка тоже стоит денег.

— Вот именно. Со временем ты даже сэкономишь на этом. — Она имела в виду: «Сэкономишь на мне. На моих часах». Но ей было все равно: она могла работать в саду Джеральдин, а могла и не работать. Она годами усмиряла его, удаляя вредную или лишнюю растительность, подрезая, сдерживая в рамках, и постепенно он сломил ее волю. Джеральдин нравились острые как нож края, выбеленные каменные плитки, подметенные дорожки, стриженые газоны, аккуратные бороздки и однотонные клумбы. В Копперфилдсе можно было появиться только по приглашению: в ее саду росло только то, что было посажено. Все выглядело ухоженным, нетронутым, как в муниципальном парке, в этой атмосфере новизны душа томилась, особенно если вспомнить, как здесь все когда-то было.

Большой дом, площадью около четырехсот квадратных футов, был возведен в сороковых годах. Считалось, что раньше на этом участке, среди старинных садов, располагался небольшой монастырь. Супруги Робби, при всей их доброте и щедрости, были, по всей видимости, очень небрежны в содержании сада. Кейт вспоминала берега, ощетинившиеся кустарником, бордюры, заросшие ежевичником и собачьей петрушкой, гнилую дверь в стене из крошащегося кирпича и ржавую тележку, которую оплели и намертво привязали к стене сети вьюнка. Она видела замученные персиковые деревья, пышную траву, усыпанную падалицами; все покрывала мягкая, оранжеватая дымка пыльцы и семян. Все это исчезло после нашествия бульдозеров, уцелела только старинная теплица и живописный участок пляжа в дальней части сада. Будь ее воля, Кейт все сделала бы по-другому. Но ее никто не спрашивал.

— Значит, стоит обдумать этот вариант?

— Да, однозначно. А на альпийских горках можно использовать каменную крошку.

Некоторое время все молчали. Кейт и Джеральдин взвешивали варианты, а миссис Слак не была расположена говорить (редкий случай!), поскольку, к собственному своему удивлению, ей нечего было сказать на предмет мульчирования и декорирования фунта.

— Я говорила, что Наоми все еще живет у меня? — Кейт, улыбаясь, протянула чашку миссис Слак. С некоторой надменностью миссис Слак удовлетворила эту безмолвную просьбу налить еще чаю. («И что это случилось с правилами хорошего поведения? — спрашивала она себя. — Куда подевались „спасибо" и „пожалуйста"?»)

— Как, до сих пор? — осведомилась Джеральдин, прикрывая ладонью зевок. — Должно быть, тебя это так стесняет. Я думаю, что… — Она не договорила фразу, но и так было понятно, что именно она думает.

— Ну да.

— А что ее друг, не появлялся?

— Алан? Нет, не заходил.

— А что она говорит? Какие у нее планы?

— Насколько мне известно, пока никаких.

— Тогда ты сама должна положить этому конец, вот что я тебе скажу, — заключила Джеральдин, неожиданно потеряв к этой теме всякий интерес.

— Да, и Элли говорит примерно то же самое. — Кейт взяла чайную ложку, повертела ее между большим и указательным пальцами. — Я тут подумала, что она могла бы пожить немного здесь.

— Здесь? — Это выглядело дурацкой идеей. Судя по реакции Джеральдин, более разумным было бы отправить Наоми на Северный полюс.

«Какая же я глупая, — подумала Кейт, — зачем я вообще заговорила об этом».

— Не важно, все равно она говорит, что должна оставаться в Лондоне — она ищет работу. Так что можешь расслабиться, она не приедет.

— Ну, разумеется, если она захочет… — предложила Джеральдин, уверившись, что она в безопасности. — Я буду только рада… если это поможет…

— О, надеюсь, мы как-нибудь и сами справимся. До сих пор же справлялись.

Про себя Кейт добавила: «И без вашей помощи».

«Справлялись благодаря мне — в большой степени», — подумала Джеральдин.

— А я считаю, — вставила миссис Слак, которая всегда говорила то, что думала, — что молодая леди сама виновна в своих бедах. — По ее мнению, Наоми имела внешность кинозвезды, а кинозвёзды славились неумением устроить свою судьбу; они были несчастнейшими созданиями во всем свете.

— Ну, не знаю, — ответила Джеральдин, поджав губы и довольно сурово. Миссис Слак находилась не в том положении, чтобы судить ее друзей. Однако при всей своей любви к соблюдению приличий Джеральдин все же не могла устоять от соблазна посплетничать. И поэтому она, мудрая задним числом, поделилась своим наблюдением: — Я всегда думала, что Алан Нейш ей не пара. Или она ему.

Просто у Наоми эго шестого размера, и оно не уместилось в отношениях пятого размера, так решила для себя Кейт. В порезанном пальце забился пульс. Это не совсем неприятное ощущение поглотило ее внимание. Как оперативно в теле начинался процесс заживления! Если бы и душа выздоравливала так же быстро!

— Она кажется такой потерянной, — пробормотала Кейт скорее про себя, чем в чей-то адрес. И, тронутая собственными словами, она наконец сменила недовольство на сочувствие; ей тут же стало легче и одновременно тяжелее. — Вот почему я не могу, ну, взять и прогнать ее. Она совершенно беспомощна.

Задумчиво закусив нижнюю губу, Кейт изучала лицо Джеральдин, все еще симпатичное в своем роде, но как будто не из этого времени. Элли утверждала, что Джеральдин Гарви состарилась сознательно, умышленно. В отличие от Кейт, с которой это произошло помимо ее воли. Так утверждала Элли. Но на взгляд Кейт, Джеральдин была не столько стара, сколько старомодна. Можно было подумать, что она сошла со страниц какого-нибудь женского журнала пятидесятых годов, когда в моде была глуповатая, женственная внешность: неестественно яркий рот, тугие кудряшки, тонкие брови, поднятые в вечном удивлении.