Поездка в Трансильванию - Чингиз Абдуллаев

– Полагаю, что он предлагает нам право выбора, – возразил Тромбетти.

– Бог позволяет нам самим выбирать между Ним и дьяволом, – подал голос Сиди Какуб, – и от человека зависит правильный выбор. Это и есть свобода воли.

– Значит, не все предопределено, – не унимался Тромбетти.

– Не все, – подтвердил Сиди Какуб, – иначе бы мы ничего не решали в этой жизни. Возможно, тогда не было бы ни войн, ни насилия, ни убийств, ни грехов. Но это была бы история не человечества, а бесполых существ, лишенных эмоций, чувств, разума, воли. Отнимите у человека зависть или любовь, и он превратится в существо, лишенное всяких чувств и эмоций. Ему даже не захочется продолжать свой род. Мне кажется, что все в нашем мироздании устроено правильно. Человек – существо греховное, он мечтает о недостижимом, о жене ближнего своего, завидует соседу, старается превзойти конкурента, обойти коллегу по работе, устроиться лучше других.

– Так можно оправдать любое преступление, – не выдержал Дронго, невольно повторив фразу профессора Панчулеску.

– Адвокаты любого преступника пытаются убедить присяжных и судей, что человеком двигали другие чувства, другие побудительные мотивы, ищут оправдательные мотивы, тогда как в основе каждого поступка или преступления лежат склонность к наживе, зависть, корысть, – добавил Сиди Какуб.

– Поэтому я так не люблю адвокатов, – повернулась к нему Эужения. – Они всегда пытаются защитить преступников и никогда не защищают по-настоящему невиновных людей.

– Это слишком категоричное заявление, – возразил Тромбетти.

Спорящие разбились на несколько пар, и все одновременно говорили со всеми. Через некоторое время водитель объявил первую остановку, чтобы гости могли выйти из салона и размять ноги. Молчавший все время Гордон подошел к Дронго и, осторожно оглядываясь, спросил:

– У вас нет никаких известий о профессоре Тальваре?

– Нет, – ответил Дронго, – пока ничего не известно.

– Я все время думаю об этих письмах. Кому они были нужны, как вы считаете?

– Если бы я их видел, то, возможно, сумел бы проанализировать. Вы убеждены, что никто не сможет найти эти письма в вашем архиве?

– Убежден, – ответил Гордон, отходя в сторону.

Дронго набрал номер телефона комиссара Брюлея и, услышав его голос, тихо спросил:

– Вам удалось что-то узнать?

Сегодня утром он попросил комиссара уточнить, получал ли профессор Вундерлих письмо с угрозами в свой адрес. Комиссар нашел профессора Вундерлиха, и тот подтвердил получение подобного письма. Но сразу сообщил об этом принимающей стороне и послал им копию письма по электронной почте, отсканировав его на своем компьютере.

– Возможно, румынская сторона решила не оглашать этот неприятный для них факт, – продолжал комиссар. – Мне только непонятно, почему этого не сделал сам Гордон. Ведь он тоже профессор права и мог бы переслать свое письмо в Бухарест. В любом случае будь осторожен, он не сказал тебе всей правды.

– В каком смысле?

– С Вундерлихом он разговаривал еще неделю назад. А тебе сказал, что говорил с немецким профессором, только приехав в Румынию. Почему он соврал? Я подумал, что тебе нужно об этом знать.

По пути к восточной границе Румынии они сделали еще одну остановку, и к восьми вечера автобус прибыл в Бакэу – один из двух крупных городов, находящихся в этой части страны, расположенный на реке Бистрица. Здесь был приготовлен ужин для гостей в небольшом местном ресторане. За длинным столом разместились все одиннадцать прибывших. Чтобы гости их понимали, румынские представители из вежливости говорили по-английски. Таким образом, за столом сидели четверо представителей Румынии – Панчулеску, Теодореску, Брынкуш, Штефанеску – и шестеро гостей – профессора Уислер, Тромбетти, Гордон, эксперты Сиди Какуб, Дронго и Катиба Лахбаби. Причислить к кому-то Эужению Лунгул было сложно. С одной стороны, она родилась в Румынии и была активисткой правозащитного движения в поддержку румынских цыган, но с другой – являлась по паспорту гражданкой Швейцарии, что автоматически зачисляло ее в число гостей.

Бакэу находился сразу за Карпатскими горами, которые они объехали с востока, выехав из Бухареста и держа путь на северо-восток. Прибыл и глава местной исполнительной власти, или глава жудеца, как называли в Румынии область, – смешной маленький мужчина с круглой, как идеальный шарик, головой и телом, состоящим еще из нескольких шаров. Он приветствовал гостей, коротко рассказав о достижениях своего города. По-английски он не говорил, поэтому его слова переводил Брынкуш, который сообщил гостям, что им дадут попробовать местного домашнего вина. Затем они поедут не в Мойнешти, как поначалу планировалось, а на север, в Бухуши – небольшой город, находящийся на другом берегу реки, где и останутся на ночь.

– Почему туда? – поинтересовался Тромбетти.

– Оттуда быстрее доберемся до границы, – пояснил Брынкуш, – а завтра у нас состоится встреча в самом крупном городе нашей восточной части страны – в Яссах.

– А в Трансильванию мы поедем уже завтра? – уточнил Гордон.

– Нет, послезавтра утром. Завтра мы переночуем в Яссах и уже оттуда отправимся в Клуж-Напоку.

– В программе указано, что мы должны быть в Орадя, – напомнил Гордон.

– Сначала обед в Клуж-Напоке и встреча с активистами местного правозащитного движения, а уже затем мы переедем в Орадя, – сообщил Брынкуш.

Прибывший чиновник закончил свой импровизированный спитч и сел на место рядом с Теодореску. Принесли вино в больших кувшинах и разлили его по стаканам. Вино многим понравилось. Оно было немного кислым, но приятным и легким. Тромбетти сморщился, сделав несколько глотков, и поставил свой стакан на столик.

– Вам больше нравятся ваши вина? – с явным вызовом спросила Эужения.

– Да, – ответил Тромбетти, – безусловно, наши нравятся больше…

– Вы не любите чужие напитки? – уточнила Эужения.

– Не люблю. Мне вообще кажется, что каждый человек тяготеет к местным продуктам и напиткам.

– Вам не нравится другая кухня?

– Нравится, например французская или испанская. Особенно люблю паэлью, она похожа на наше ризотто. Или немецкий рислинг.

– Понятно, вы любите только продукты из Западной Европы, – сделала вывод Эужения. – Вам не кажется, что даже ваши гастрономические предпочтения отдают местным национал-шовинизмом? Почему, допустим, не венгерские вина или болгарская кухня?

– Я сам выбираю, что именно мне нравится или не нравится, – недовольно перебил ее Тромбетти.

– У каждого свой вкус, – попытался потушить намечавшуюся ссору Брынкуш.

– Просто итальянский профессор не любит чужие вина, – пошла в наступление Эужения, – особенно если они из страны, не входящей в «цивилизованную Европу».