Пленники - Гарегин Севиевич Севунц

с ними следовало держаться. Были тут и парни, явно призывного возраста, — почему они не в армии, а здесь, в тылу врага? Это сразу заставило насторожиться.

— Кто вы такие? — спросил круглолицый человек, подозрительно оглядывая Оника и его товарищей.

— Прохожие, — коротко ответил тот.

— А, прохожие! И куда же вы путь держите?.. — Круглолицый говорил по-украински. Последние его слова Оник не понял и бросил на Великанова взгляд, прося подмоги.

— Мы из Львова, — выступил Великанов вперед. — Идем в Тернополь.

Мужчина по-верблюжьи оттопырил нижнюю губу.

— А!.. Значит, из Львова?.. Чуешь, Андрей? — обратился он к одному из парней. — Позови-ка сюда старосту!

Оник почувствовал, что земля уходит у него из-под ног. Дело оборачивалось худо. Их свобода могла оказаться недолгой. Мечтали перейти фронт, присоединиться к своим, тешили себя радужными надеждами — и вдруг во втором же селе…

— Что ж, зовите хоть самого черта! — грубо крикнул Великанов и махнул рукой, — мол, теперь пиши пропало!..

— Э, приятель, погоди-ка! — крикнул Оник вслед неторопливо удалявшемуся Андрею и повернулся к круглолицему:

— Зачем зря беспокоить вашего старосту? У человека, должно быть, есть дела поважнее. Мы тоже спешим. Не задерживайте нас. Если в каждом селе будут звать старосту, допрашивать, кто мы и откуда, — когда мы дойдем до места? Вы, я вижу, неглупые люди… и так поймете меня. Что вам нужно?

Но увертки Оника не помогли, — круглолицый был непоколебим.

— Ступай, ступай! — прикрикнул он на Андрея.

Оник с отчаянием оглянулся на своих товарищей, хотел еще что-то сказать, но закусил губу и, сделав несколько шагов в сторону, сел на скамью около хаты. За ним последовали Великанов и Гарник.

— Попались! — процедил сквозь зубы Великанов.

— Пусть хоть повесят, — шепотом отозвался Оник, — мы из Львова, идем в Тернополь. Понятно?..

Они замолчали. Перешептывание могло возбудить подозрение. Люди из толпы наблюдали за ними и о чем-то негромко переговаривались.

Из хаты напротив вышла девушка с ведрами, направилась к колодцу. Мальчуган загонял хворостиной во двор гусей, — гусак шипел на него и, выгнув шею, кривил голову, грозя клюнуть. Из-за плетня, как братья, выглядывали на улицу круглые спелые подсолнухи.

Где-то люди воевали, проливали кровь, мучались в лагерях, а здесь все было, как раньше, до войны: жили, работали, развлекались по-своему… Странная штука жизнь, — пойми вот ее! — раздумывал Оник. Вот и у них в селе, в Армении, тоже, наверное, ничего не изменилось. Такая же деревенская жизнь. Стадо коров возвращается с пастбища, следом за ним пылит отара овец. Пастух, дед Амбо, въезжая на осле в село, — смешно торчат его длинные худые ноги, — говорит встречным: «Здравствуйте, колхозники!» Так приветствует он односельчан со дня основания колхоза, переняв манеру городского инструктора. Дед Амбо был в селе живой памятью об этом смешном инструкторе, который даже не знал, когда начинают ломку табачного листа. Односельчане отвечали пастуху, смеясь, а на лице деда Амбо, огрубевшем от ветра, солнца и времени, — как бы вытесанном из камня, — не появлялось даже подобия улыбки. И вслед седобородому старику доносился дружный, беззлобный хохот. Дед проезжал, на улицах села появлялись молодые невестки и парни, — кто загоняет во двор скотину, кто идет по воду, кто несет к роднику мыть посуду, кто с узелком в руках спешит узнать, когда уходит машина в город…

Нить этих невольно возникших воспоминаний Оника оборвал какой-то парнишка. Запыхавшись, он подбежал к круглолицему, сказал ему что-то, а тот передал окружающим. Все поспешно зашагали в ту сторону, куда ушел Андрей.

Круглолицый подождал, когда все скрылись за углом, и повернулся к беглецам:

— Пошли!

— А староста не придет? — спросил Оник словно бы невзначай.

— Не ваше дело! Идите за мной!

Они молча повиновались.

В конце улицы круглолицый остановился и сказал Онику:

— Ты зайди в этот двор, подожди меня. Сейчас я устрою твоих товарищей и вернусь.

Тон его речи был уже совсем другой — мягче, спокойнее. Не находя объяснений этому, Оник тем не менее решил подчиниться круглолицему.

— А товарищи мои где будут? — спросил он.

— Недалеко. Не бойся!

Оник вошел в указанный двор, — там никого не было, — и сквозь щель в изгороди стал наблюдать, куда поведут Гарника и Великанова. Те свернули за угол в соседнюю улицу. Онику уже ясно было, что их прячут, но он никак не мог понять, почему этот человек только что собирался передать их в руки старосты. Что за загадка?

Во двор вошла женщина. Увидев Оника, она чуть попятилась:

— Кто вы такой?

— Прохожий, тетушка. Шли своей дорогой, но какой-то человек задержал тут нас, велел… пригласил меня зайти сюда, сказал, что скоро придет сам.

— А! То мой муж, Петро! Ну, заходьте до хаты!

— Ваш муж? Такое круглое лицо, да? Полный…

— Да, да. Заходьте! А и худой же вы!.. Видно, что заботились там о вас неплохо… Да что они, проклятые, — матерей, сестер, жен не имеют? Детей не имеют?

Странно было слышать такие речи от незнакомой женщины. Откуда ей знать, кто перед нею, откуда идет. Уж не провокация ли?

— Ничего не знаю, тетя, — сказал Оник, идя за нею в дом.

— Я просто прохожий. Говорю же: шел мимо, а ваш муж вот задержал…

Женщина удивилась.

— Задержал! Да что он, сошел с ума!? Неделю назад тут схватили двоих парней, вроде вас, повесили и три дня не разрешали снимать трупы. Староста едва выпросил у коменданта разрешение похоронить их — по селу невозможно было пройти, они уже стали разлагаться…

Глаза у Оника чуть не вылезли из орбит. Только сейчас он понял, в какое они попали село, и проклинал себя за неосмотрительность. Он хотел было подробней расспросить женщину о немцах, о повешенных ребятах, но пришел хозяин хаты. Увидев, что жена собирает на стол, он предупредил ее:

— Стакан молока и кусочек хлеба, — больше ничего ему не давай. Долго голодал?

Оник молча кивнул.

— Оно и видно. Стакан молока да кусок хлеба! Надо окрепнуть, мясо потом будешь есть. И вот что, парень: в хате я держать тебя не могу, — нельзя. У нас в хлеву две двери. Одна открывается во двор, другая в поле. Будешь жить в хлеву. Сунутся немцы — выскакивай, как удобней будет. Там и сено есть… Ладно, пока ешь.

Оник отпил несколько глотков молока, потом маленький кусок хлеба накрошил в стакан.

— Крестьянин? — спросил хозяин.

— Когда-то был им, — на всякий случай уклонился от прямого ответа Оник.

— Говоришь, в Тернополь идете?. Пробираетесь к нашим?

Оник отодвинул недопитый стакан:

— Кто такие «наши?» Сказано: идем в Тернополь и все тут!..

— Ладно. Допивай молоко, допивай!

Трудно было Онику под