История искусства для развития навыков будущего. Девять уроков от Рафаэля, Пикассо, Врубеля и других великих художников - Зарина Асфари

Взяв в руки эту книгу, вы, возможно, заметили, что её автора зовут Зарина Асфари: будучи сирийкой, осетинкой, коренной москвичкой в трёх поколениях и носительницей гордого скифского имени, я не могла обойти тему, которой уделяют много внимания в англоязычном мире и которой чаще всего пренебрегают русскоязычные составители списков навыков будущего. Между тем для россиян кросс-культурная коммуникация не менее актуальна, чем для жителей США. Во-первых, мы живём в многонациональной стране и каждый день встречаем людей, воспитанных в другой традиции, языковой среде или вере. Во-вторых, глобализация касается России не меньше, чем любой другой страны: когда в 2016 году японская компания Nintendo выпустила игру Pokemon Go, москвичи охотились на покемонов в парках и собственных квартирах так же, как жители Вашингтона и Токио. Авторы исследования «Навыки будущего» приводят пример молниеносного распространения Pokemon Go как наглядное свидетельство глобализации: «За считаные месяцы игра, основанная на дополненной реальности, захватила миллионы пользователей по всему миру. Это показывает, как быстро культурный феномен может распространиться в современном сверхсвязанном мире, пренебрегая национальными, культурными и языковыми границами»[28].

Наконец, в-третьих, в основе природы любого человека лежит ксенофобия, по той простой причине, что недоверие и неприязнь к непохожим на них особям тысячелетиями помогало представителям вида Homo sapiens выжить: в доисторические времена гость из другого племени или другого вида Homo почти наверняка представлял угрозу. О ксенофобии наших далёких предков красноречиво свидетельствует то, что они уничтожили все остальные виды людей, от денисовцев до неандертальцев. О том, что с годами, столетиями и тысячелетиями ситуация менялась крайне медленно, говорит хотя бы бесконечный список пережитых человечеством военных конфликтов. Однако пришли другие времена, и в современном мультикультурном мире первобытные предубеждения неуместны, а на смену ксенофобии как базовой установке приходит её противоположность – кросс-культурная коммуникация.

Культурная апроприация против глобального мира

Следуя общему тренду, современные искусствоведы, в первую очередь американские, стремятся переосмыслить роль кросс-культурной коммуникации в истории искусства с учётом современной ситуации в мире и необходимости дать оценку колониальному прошлому и осудить любые проявления апроприации.

Историки Мэрилин Стокстад и Майкл Котрен в книге «История искусства» пеняют Джеймсу Уистлеру за то, что он коллекционировал японские гравюры, толком не понимая их, обвиняют Пабло Пикассо в эксплуатации африканской визуальной культуры и сравнивают художников-примитивистов с колониальными захватчиками[29].

Переосмысление таких тёмных страниц в истории Европы и Америки, как колониализм, расовая сегрегация и уничтожение коренных народов, безусловно, необходимо. Однако если переусердствовать, можно достичь противоположного эффекта и прийти вместо открытого мира и кросс-культурного обмена ко всё той же сегрегации и обеднению культуры. Я глубоко убеждена, что разрушать стены лучше, чем строить новые, а культурный обмен плодотворнее замкнутости в собственном мирке.

Как это часто бывает, художники пришли к такому выводу задолго до того, как мир стал глобальным. В XV веке португальцы заказывали мастерам Сьерра-Леоне резные изделия из слоновой кости{44}, и африканские мастера украшали их сценками из европейских молитвословов. Итальянские художники эпохи Возрождения черпали вдохновение в скульптуре и мифологии Древней Греции. Импрессионисты и постимпрессионисты копировали стиль японских гравюр укиё-э.

Помимо взаимодействия культур, были и кросс-культурные коммуникации в более широком понимании: между представителями разных течений в искусстве, поколений и социальных групп. Так, Михаил Врубель приглашал в гости бродяг и сторонился коллег-художников. Он объяснял это тем, что «вращаясь в среде таких же специалистов, как он сам, художник теряет остроту взгляда на жизнь, он становится сектантом, в котором мало-помалу замирает чуткое отношение к явлениям окружающего мира»[30].