Мертвая комната - Уилки Коллинз

наблюдательница остановилась по своему обыкновению на лестнице, припала к замочной скважине и напрягла все свое внимание. Через минут пять она стремглав бросилась в кухню сообщить достопочтенной матушке о новом открытии, связанном с мистером и миссис Фрэнкленд.

– Как бы вы думали, что она сейчас делает? – воскликнула мисс Моулэм, вбежав в кухню, широко раскрыв глаза и высоко подняв руки.

– Ничего полезного, – ответила мать с саркастической улыбкой.

– Она сидит у него на коленях! Скажите, сидели вы когда-нибудь на коленях у отца?

– Конечно, нет. Когда я вышла замуж за твоего отца, мы не были такими взбалмошными.

– Она положила голову ему на плечо, – продолжала мисс Моулэм, все больше и больше волнуясь, – обняла его за шею, обеими руками, так крепко, как только можно.

– Я в это не поверю! – заявила в негодовании миссис Моулэм. – Как можно, чтоб такая богатая, образованная леди вела себя как какая-нибудь горничная со своим любовником. Не может быть! Не говори мне этого вздора, я не поверю!

Но то была сущая правда. В комнате стояли отличные кресла, набитые лучшим конским волосом, а еще великолепные книги. Миссис Фрэнкленд могла устроиться в весьма удобном кресле и услаждать свой ум чтением об археологии или богословскими истинами, или поэтическими красотами, но такова легкомысленность женской натуры: она не обращала внимания на эти духовные сокровища и предпочитала колени своего мужа мягким креслам.

Некоторое время она сидела в недостойной позе, которую мисс Моулэм с такой наглядной точностью описала матери, затем подняла голову и серьезно посмотрела в спокойное, задумчивое лицо слепого человека.

– Ленни, ты сегодня очень молчалив. О чем ты думаешь? Если ты мне расскажешь все свои мысли, я расскажу тебе свои.

– Ты действительно хочешь знать все мои мысли? – спросил Леонард.

– Да, все. Ты не должен скрывать от меня ничего. О чем ты теперь думаешь? Обо мне?

– Нет, не совсем о тебе.

– Тебе должно быть стыдно. Я тебе надоела за эти восемь дней? С тех пор как мы здесь, я только о тебе и думаю. Ты смеешься?! Ах, Ленни, я тебя так люблю! Могу ли я думать о ком-нибудь другом? Нет! Я не стану целовать тебя! Я хочу прежде знать, о чем ты думаешь.

– О сне, который видел прошлой ночью. С тех пор как я ослеп… Ты, кажется, не хотела целовать меня, пока я не расскажу, о чем думаю!

– Я не могу не целовать тебя, когда ты начинаешь говорить о своей слепоте. Скажи мне, Ленни, помогаю ли я восполнить эту потерю? Ты счастливее, чем был раньше? Возвращаю ли я тебе хоть долю прежнего счастья?

Говоря это, она повернула голову в сторону, и это движение не ускользнуло от Леонарда, он осторожно поднял руку и коснулся ее щеки.

– Ты плачешь, Розамонда.

– Я плачу! – ответила она внезапно веселым тоном. – Нет, мой друг, – продолжала она после паузы, – я не хочу обманывать тебя даже в таких пустяках. Мои глаза теперь служат нам обоим. Во всем, в чем не может помочь тебе осязание, ты зависишь от меня. Могу ли я обмануть тебя, Ленни? Да, я плакала, но недолго. Не знаю, как это получилось, но никогда в жизни я не жалела тебя и не сочувствовала тебе так, как в этот момент. Но продолжай, ты хотел что-то сказать, продолжай.

– Я хотел сказать, Розамонда, что с тех пор, как я потерял зрение, я заметил в себе одну любопытную вещь. Мне часто снятся сны, но я никогда не вижу себя слепым. Я часто посещаю во сне места, которые я видел, и людей, которых я знал, когда у меня было зрение, и, хотя в те моменты я чувствую себя настолько же самим собой, как и сейчас, когда я бодрствую, я ни в коем случае не чувствую себя слепым. Во сне я брожу по всем старым местам и никогда не должен нащупывать дорогу. Я разговариваю во сне со старыми друзьями и вижу на их лицах выражения, которые, проснувшись, я никогда больше не увижу. Я потерял зрение уже больше года назад, и все же прошлой ночью это вновь было для меня шоком – проснуться и внезапно вспомнить, что я слеп.

– Что ж ты видел во сне, Ленни?

– То место, где мы первый раз встретились, когда еще были детьми. Я видел поляну, какой она была много лет назад, с огромными скрученными корнями деревьев и кустами ежевики, извивающимися вокруг них, слабым светом дождливого дня, проникающим сквозь ветви деревьев. Я видел грязь на дорожке посреди поляны, кое-где со следами коровьих копыт, а кое-где с резкими колеями, по которым недавно пробирались с тачанками деревенские женщины. Я видел мутную воду, стекавшую по обе стороны тропинки после ливня; я видел тебя, Розамонда, непослушную девочку, всю в глине и мокрую – точно такую, какой ты была в тот день. Ярко-синюю накидку и руки ты перепачкала, делая плотину, чтобы остановить бегущую воду, и ты смеялась над негодованием своей няньки, когда она пыталась оттащить тебя и отвести домой. Я видел все это именно таким, каким оно было на самом деле в те далекие времена; но, как ни странно, я не видел себя тем мальчиком, которым был тогда. Ты была маленькой девочкой, а поляна была в прежнем запущенном состоянии, и все же, хотя все это было в прошлом, я был в настоящем. На протяжении всего сна я с тревогой осознавал себя взрослым мужчиной, короче говоря, точно таким же, как и сейчас, за исключением того, что я не был слепым.

– У тебя прекрасная память, Ленни, ты помнишь все мельчайшие подробности, хотя прошло уже столько лет. Как хорошо ты помнишь, каким я была ребенком. А помнишь ли ты, какой я была, когда ты видел, – ах, Ленни, одна мысль об этом разрывает мое сердце! – когда ты видел меня в последний раз?

– Помню, хорошо помню! Мой последний взгляд на тебя оставил в моей памяти портрет, который никогда не изменится. У меня в голове много картин, но твой образ – самый ясный и яркий из всех.

– И это, конечно, лучший мой портрет, написанный в юности, когда лицо мое пылало любовью к тебе, хотя уста не произносили ни слова. В этой мысли есть некоторое утешение. Когда годы пронесутся над нами, и время начнет изменять меня, ты не скажешь себе: «Моя Розамонда начинает увядать; она все меньше и меньше похожа на ту девушку, какой была, когда я женился на ней». Я никогда не