В шкуре бандита - Хамид Джемай

Мехди кивает головой. Я буду скучать по этому мерзавцу. Он был самым большим ребенком из всех нас. Я смотрю на него: он нервничает и в то же время радуется тому, что скоро отсюда смоется. Я думаю, где же он все-таки осядет. Я предлагаю ему подняться ко мне и выкурить последнюю сигаретку, но чувствую, что его, как обычно, петух в задницу клюнул — на месте он усидеть не может, ему нужно бежать.

Давай, Мехди! Устраивай свою жизнь! Продолжай жестикулировать, как ты обычно это делаешь, но старайся не привлекать внимания. Этот парень не умеет оставаться в тени. Он всегда носит экстравагантные гавайские рубашки ярких цветов. Он всегда со всеми разговаривает. Я боюсь за него. А у него такой вид, будто он ничего не боится. Будем верить в его оптимизм. Не буду промывать ему мозги в такой час. Мехди Фальзар всегда готов к новой жизни. Он немного напряжен, но это нормально. Подъезжая к моему дому, он начинает нервничать еще больше, и он прав. Домой нам лучше не возвращаться. Но мне плевать. Мне нужно забрать кое-что. Мои записи, ручку, которая меня вдохновляет, и подарок моей покойной матери — он мне дорог. Это почти ничего не стоит, но все это дорого моему сердцу. Мне нужны вещи, которые будут напоминать мне о том, что у меня еще есть сердце.

Я понимаю, что не из кино выхожу. Мне бы хотелось, чтобы это было именно так, но… это ужасная реальность. Современная трагедия. С древних времен и по сей день ничего не меняется: бабки — это сила. А так как бабки приносят власть, мы с вами, господа земляне, все в говне. «Действуй или подохни» — это то, чему меня научил Маркус в первый час нового года. Конечно, я предпочел бы «Живи и ни о чем не думай».

Наверное, тогда я провел бы отличный вечер. Я трясу головой. Мехди сидит за рулем и невинно улыбается:

— На этом и расстанемся?

— Да, Мехди, я выйду здесь. Осторожно. Мы с тобой теперь ходим по тонкому льду.

— Я знаю, Не беспокойся. Я всегда умел выкручиваться. А ты не задерживайся здесь надолго, Карнал. Тут попахивает опасностью! Ты точно не хочешь нежиться на солнце на испанском пляже? Давай, а, Карнал? Вместе веселее.

— Нет, Мехди. Лучше каждый сам по себе. Сейчас мы с тобой добыча. А охотиться за добычей всегда сложнее, когда она разбегается в разные стороны.

— Кончай философствовать, придурок! Дай я тебя обниму.

Самый настоящий ребенок. Впрочем, мы все дети. Дети, детская жизнь которых закончилась этой ночью.

— Увидимся, Мехди! Будь осторожен!

— Ты тоже будь осторожен, братишка. Береги задницу, Карнал. Чао!

Он срывается с места и уезжает. Возможно, я видел его рожу последний раз в жизни. Ладно, мне повезло. Среди вещей, которые приготовил для нас Маркус, я нахожу свитер с капюшоном. Я надеваю его, натягиваю капюшон на голову, но сильно не усердствую, чтобы не выглядеть подозрительно, как будто меня разыскивают. Но меня, возможно, и правда уже разыскивают по всему кварталу. Что я говорю? По всему департаменту Иль-де-Франс! Да что там говорить, «Иль-де» можно убрать — по всей Франции! Меня разыскивают везде. Но если все правильно просчитать, как в шахматах, я, может быть, и выпутаюсь. Политики так же поступают. Там, на самом верху, они управляют своими пешками. Они делают невесть что, набивают карманы баблом, а потом выпутываются из всего этого, и — как с гуся вода — в тюрьму никто не попадает. Почему я так не могу? Перед тем как войти в дом, я внимательно осматриваю улицу: никого нет. Мне нравятся пустынные улицы. В такие мгновения я чувствую себя хорошо. Окружающий мир наполняет меня — он вдруг резко меняет ход всей твоей жизни. Я вдыхаю запах ночных улиц и вхожу в прохладный подъезд.

Ну вот, еще пять этажей — и я в своей «старой доброй комнатке», как говорил Вато. Как хорошо! Я бы все деньги в мире отдал, чтобы вернуться в прошлое и стереть все то, что уже никогда не сотрется из моей памяти. Я в своем маленьком гнезде. Вместо того чтобы быстро схватить свои вещички и бежать, я сажусь и думаю о Мехди. Он, наверно, сейчас мчится по трассе, а в голове одни стереотипы: бассейн, жара, Ибица. Я начинаю писать…

* * *

Шорох. Луч света. Надежда. Наконец они нашли меня. Я спасен!

— Есть кто-нибудь?

— Маркус?

— Да, это я! Вытащи меня из этой чертовой дыры!

— Как ты там очутился?

— Они сбросили меня. У меня нога вывернута. Эти придурки забрали бабки, но у меня есть навигатор, я знаю, где они сейчас! В мешках спрятаны передатчики! Мы их поймаем, этих сукиных сыновей!

— Можешь кинуть мне навигатор, или он тяжелый?

— Нет, смотри, он как мобильник. Хорошо. Черт, я привязал его к ноге.

— Ну ты даешь! Кинь мне его, а я кину тебе веревку.

— На, держи!

— Спасибо, Маркус! Покойся с миром, кретин!

— Не-е-е-ет!

БАМ!

1 января 2006. 23:35. Смерть.

* * *

Я смотрю на лист бумаги, фразы кишат в моей голове. От всех этих записей, которые большинству людей покажутся глупостями, мне хорошо. Это для меня как наркотик. Но чтобы излить на бумаге все то, что у тебя на душе: ненависть, любовь, счастье, деньги, — нужно это пережить.

Эта чудовищная во всех смыслах этого слова ночь подарила мне дозу вдохновения. Слишком много мыслей за такой короткий период времени — я как переполненная бутылка без воздуха. Мне нужно прилечь с листком бумаги и ручкой: я получаю сумасшедшее удовольствие от их совокупления.

Это моя Вселенная. Здесь я медитирую, записывая свои мысли. Неужели я могу сбежать отсюда так быстро? Как же я могу отказать себе в удовольствии и не излить все свои чувства на бумагу именно здесь в последний раз? Это как последнее «прощай!» месту, которое долгие годы меня вдохновляло.

Я снова в норме. Мне хочется все забыть. В моей голове вспыхивают воспоминания. Но я не мечтаю. Я переключаюсь с одного на другое. И концентрируюсь на белом листе. Давай, Карнал. Сегодня обычный день… Просто представь, что ты только что встал. Вот, началось. Первое слово. Первый обрывок фразы. Пошло… Ох, как пошло! Вот! Вот она, та сумасшедшая энергия, которую я так люблю. Сейчас я особо не задумываюсь. Потом посмотрю, есть ли ошибки.

Сегодня меня спас инстинкт. Теперь я хочу заставить этот инстинкт говорить, я хочу заставить его писать. Только на него можно рассчитывать. Давай, вперед! Ручка скользит по бумаге — Карналито во власти творчества. Но он еще и устал. Когда пишешь, время летит быстро. Минуты, часы… У меня начинают слипаться глаза.

Всего ничего, а я здесь уже четыре часа, три из которых я писал. Воспоминания еще свежи. Я записал все. Всю эту сумасшедшую историю. Я хотел начать со стихотворения, не имеющего прямого отношения к тому, что произошло. Но не смог. Трагедия охватила меня и сама попросилась на бумагу.

Я не знаю, что сделаю со всем этим, как и со всем тем, что я уже написал до этого. Письмо в полицию… Не хочу это делать только из-за Мехди. Не хочу, чтобы его из-за этого письма упекли за решетку. Я, Карналито, дитя улиц, не хочу оставить о себе дурную память. Но меня не отпускает мысль обо всех этих семьях… Этой ночью они потеряли близких. Благодаря моему письму они по крайней мере смогут их похоронить. А иначе кто найдет их в этой чертовой яме? В этом отеле?