Каменная пациентка - Эрин Келли

В моей душе срабатывает система раннего предупреждения, такая же назойливая, как старые сигнальные сирены Назарета. Я вспоминаю свои слова: «Что ты собираешься делать, поджидать ее у порога Палаты лордов?» Только не это. Джесс не может так поступить! Не после моих слов о том, как это опустошит семью Бреймов, если мы примемся за дело. Не после всего, что мы говорили о доверии.

– Колетта, не найдется ли у тебя вина к вечерней трапезе? – спрашиваю я, зная, что у нее нет.

– «К вечерней трапезе!» – передразнивает она. – Слышала бы ты себя, столичная штучка. В нашем доме это зовется «чаю попить». И ответ отрицательный. Однако есть шесть видов джина.

– Мамино бухло, – вставляет Джек.

– Я щас бухну тебя по башке кастрюлей, и ты пойдешь учить уроки.

– Мне захотелось бокал вина к лазанье, – говорю я. – Я могу сходить и взять бутылку розового в «Ко-оп».

Это в двух минутах ходьбы от библиотеки – ветхого сборного здания, построенного в то же время, что и «новый» район и «Социал». Я спешу, и пар вылетает у меня изо рта в темноте. Это может быть что угодно, убеждаю я себя; это может быть совпадением, и Джесс просто любуется на Палаты Парламента в Интернете.

Плакат с рекламой бесплатного вай-фая нарисован от руки. Стену подпирает желтый горный велосипед. Хозяин не обеспокоился тем, чтобы его приковать. За широким оконным стеклом – уголок с компьютерами. Джесс сидит ко мне спиной, достаточно близко, чтобы я могла разглядеть экран через его плечо. Колетта права. Под резким библиотечным светом его волосы выглядят как несколько веревочных мостов, переброшенных через макушку. Он на веб-странице под названием: «Палата лордов: они работают для вас». Его рука сжимает карандаш, и он старается прикрывать бумагу, как ребенок, который не хочет, чтобы одноклассник списывал у него диктант. Я недоумеваю, почему он не мог просто посмотреть все это в телефоне, как нормальный человек, а затем вспоминаю, что он не верит в смартфоны. Или… не хочет, чтобы эти действия указали на его домашний компьютер.

Тонкокостное лицо баронессы Гринлоу-Данвичесской в углу монитора. Я шагаю влево, чтобы лучше видеть экран, и задеваю велосипед. Тот с грохотом падает на землю, и я успеваю метнуться к стене как раз вовремя. Джесс встает, подходит к окну и прижимается к нему лицом. Я уверена, что пар от моего дыхания сейчас меня выдаст. Джесс смотрит и смотрит, но ничего не видит, и в конце концов возвращается к столу. Он сворачивает рекламу, расписывающую прелести оздоровительной ходьбы по десять тысяч шагов в день, и открывает карту улиц Вестминстера. Как посмел он обвинить меня в предательстве, а затем проделывать это? Он рискует моей семьей, моим будущим, так же, как и своим, не говоря уж сейчас о Гринлоу. Его лицемерие поражает, однако его глупость еще хуже, и нет никого, с кем я могу поговорить об этом, и мне некого просить о помощи. Я соскальзываю вниз по стене, пока не оказываюсь сидящей на подмерзших камнях тротуара, и позволяю себе минутную слабость, глотая слезы, а затем меня осеняет, что, конечно же, мне есть к кому обратиться.

Сколько бы ни было недостатков у Гринлоу – а их у нее хватает, – она пойдет на многое, чтобы сохранить тайну своего прошлого, и она становится только сильнее, когда загнана в угол. Я могу встать на одну из двух сторон: женщины, чей инстинкт самосохранения превосходит все остальное, включая уважение к человеческой жизни, или мужчины, который говорит, что любит меня, но одержим самоуничтожительной идеей. То, что Джесс начал действовать в одиночку, все меняет. Гринлоу была для нас «врагом общества номер один», а затем нашей личной тайной. Теперь либо я спасительница Гринлоу, либо она моя.

У нашего соглашения с Гринлоу имелся один-единственный четкий пункт: никаких дальнейших контактов. Я думаю о том, что собираюсь нарушить клятву, данную целую жизнь назад, не имея реального представления – чего надеюсь этим добиться. И это клятвопреступление – взять и выйти с ней на связь – кажется достаточно серьезным.

Я знаю, что у нее есть лондонская квартира – отлично, это значит, что она по-прежнему ходит до Вестминстера и обратно каждый день, – но согласно сведениям из избирательных списков, она платит муниципальный налог в Гринлоу-Холле на побережье. Похоже, Дэмиан и его семья тоже там живут; очевидно, период их отчуждения закончился. Должно быть, он приглядывает за своим наследством. Однако я никак не могу найти ее лондонский адрес, сколько ни ищу. Я уже звонила в Палату лордов, и мне ответил секретарь с таким голосом, что я представила, как он с зонтиком и в котелке добирается домой на клэпхемском омнибусе[5].

От него я узнала, что могу оставить баронессе Гринлоу записку. Их пишут на листочках бумаги и прикалывают к доске, мимо которой все пэры проходят ежедневно. Так рекомендовано. Однако в наши дни электронная почта является более быстрым способом связаться с пэром, хотя все они и по-разному реагируют на «новые технологии».

Я нахожу адрес электронной почты Гринлоу в три клика.

Сообщение я сочиняю очень долго. Джесс ошибался насчет того, что правильные слова приходят легко. Они должны быть точными и при этом достаточно расплывчатыми, чтобы дать ей понять, кто я, не связывая себя с преступлением.

Достаточно ли этого? Что касается меня, я бы точно поняла из этих слов, о чем речь. Все зависит от того, насколько глубоко прошлое Гринлоу закопано в ее сознании.

Я нажимаю «Отправить», желая поскорее от этого отделаться, встаю со стула, потягиваюсь и щелчком вставляю капсулу с кофе в кофемашину. Интересно, как часто восьмидесятилетняя женщина проверяет свою электронную почту? Я подожду до выходных, а потом… что?

Сигнал входящего письма звучит раньше, чем успевает свариться кофе.

Я и не ожидала от Гринлоу теплых слов, но ее лаконичный диктаторский стиль все равно застает меня врасплох. Здесь слишком мало строк, чтобы прочесть что-то между них, однако быстрота ее ответа обнадеживает – Хелен относится к этому серьезно, она не послала меня к черту; и одновременно расстраивает – она слишком легко согласилась. Я чувствую очередную волну ярости, что Джесс довел меня до такого.

Я принимаю ее приглашение, добавляю свой номер и отправляю письмо – и только потом понимаю, что Хонор приезжает завтра и что я заставила Сэма уйти с работы после обеда, чтобы отвезти ее. Я не припомню, чтобы когда-либо отменяла планы, касающиеся Хонор, и если я сделаю это сейчас, моя семья поймет: тут что-то не так. Они не узнают правды, конечно, но могут подумать, что я нездорова и прохожу какое-то обследование или лечение. Аманда поступила так, когда у нее был рак груди, – не признавалась своим детям в течение первых шести месяцев. И мы прикрывали ее, если они звонили ей на работу.