Большие девочки тоже делают глупости - Людмила Феррис

Лев не стал спорить с братом, ему легче было согласиться, да и перспектива была интересней, чем та, что предлагала Маша, — педагогический. Ну какой из него педагог! А гражданская авиация звучит и правда по-мужски, достойно. Лев Бельстон не возражал против планов построения Марком империи, но скорее принимал это как игру, вызов судьбе. Он понимал, как непросто его родителям, да и Машкиным тоже, дается зарабатывание денег. Фраза «Деньги — зло» на самом деле принадлежала Маше, ведь Лева понимал, что если они поженятся, то обеспечивать семью должен в первую очередь он, а у него пока ни специальности, ни гроша за душой. Поэтому Лев в очередной раз не стал спорить и послушал брата.

Когда братья Бельстоны вернулись в свой родной город после окончания института, что-то в отношениях Левы и Маши изменилось, словно треснула их общая чайная чашка, из которой они вместе пили чай, а из склеенной посуды, как известно, хорошо не напьешься. Они часто встречались во время учебы в институте, вместе гуляли, спали, встречали рассвет, но когда Лева вернулся с дипломом в родной город, Маша встретила его как чужая. Он сначала не понял, что происходит, и Марк предложил ему свою версию:

— Она злится, что ты на ней не женишься.

— Ну, мы пока и не планируем жениться. Или девушкам нужен штамп в паспорте?

— Ты забыл, что сначала надо встать на ноги? Диплом у тебя на руках — это полдела. Надо закрепиться на работе, у нас так хорошо все складывается! Если любит, пусть подождет, девушка должна думать не только о себе.

Лева дрогнул. Он понимал, что пора заводить семью, не в сорок же лет об этом думать, но они с Марком по-прежнему жили с родителями, а идти в крохотную двушку, где Маша ютилась с престарелой мамой, совсем не хотелось.

— Маша, давай подождем еще пару годиков. Я финансово окрепну, возьму ипотеку, купим квартиру. У нас все будет хорошо. А сейчас ты учительница, я инженер, будем едва сводить концы с концами. Я не хочу, чтобы моя семья нуждалась.

— Конечно, конечно. — Маша соглашалась и смотрела куда-то в сторону.

Лева нервничал, что она не понимает его, и это состояние, как маленькая пиявка, вгрызалось в его душу все глубже и глубже, усиливая недоверие, недовольство, сомнение, предубеждение.

— В ваших отношениях нет новизны, вы устали друг от друга. У вас все предсказуемо, — декларировал Марк, и Лева был вынужден согласиться, потому что брат говорил правду. Маша ни на чем не настаивала, только они стали видеться реже и реже, она говорила про большую занятость на работе, про тетрадки, которые не успевает проверять, а у него было много работы, интересной, новой, и он вгрызался в нее сильнее и сильнее, отдавая ей все силы.

А потом Маша сказала ему:

— Больше не приходи.

И он испытал облегчение.

С Фридой Гранц у Левы все получилось как-то быстро, она вообще была девушкой решительной. Они увиделись первый раз на авиационном празднике, авиашоу, а потом Фрида сама позвонила ему и пригласила в гости. Она оказалась интересной собеседницей, острой на язычок, образованной, много знающей о самолетах, о том, чем он интересовался. Они пили красное вино и много смеялись, а утром он проснулся в ее постели и больше не ушел из этого дома. Так хотела Фрида, а то, что она хотела, было законом для ее отца. Они поженились, и он старался, искренне старался полюбить ее, но ничего не получалось. Почти в каждом сне к нему приходила Маша, она жалела его, гладила по голове и тихо говорила: «Левка, что же ты наделал, Левка!» А он ничего не мог ей ответить, потому что ничего не мог в своей жизни уже изменить. Он старался не думать о Маше. Братья Бельстоны строили свою империю, реализуя мечты юности, и у них все получалось. Все Левкины мысли о том, что империя должна основываться на любви и искренности, казались атавизмом, вчерашним днем и меркли по сравнению с денежной перспективой семьи.

Когда у Левы родилась дочь, он настоял, чтобы ее назвали Машей. Фрида, привыкшая, что она сама все решает в семье, удивилась его настойчивости.

— Хорошо, пусть будет Маша, хотя мне это имя не нравится. Но раз ты хочешь, назовем по-твоему, Марией. — А про себя подумала: «Мне нет дела, как ты ее назовешь. Мне нет дела и до тебя тоже. Мне нужен Марк, и только он, и теперь, когда я выполнила все обязательства перед семьей — родила ребенка, я свободна в своих желаниях и поступках».

В снах Лева продолжал видеть Машу, она плакала и о чем-то его просила — о чем, он не понимал, но ощущение грусти, тоски постоянно накатывало и становилось сильнее с каждым днем.

Фестиваль прессы перестал нравиться журналисту Юлии Сорневой. Она и раньше не особо любила журналистские сборища, где пять минут говорят о деле, а остальное время — о себе любимых. Но такую уж профессию выбрала Юля, где свое «я», свое «место в истории» так же важно, как и остальные события во вселенной. Почему ее пригласил к себе Бельстон, она не понимала, и самое обидное, что никакая мало-мальская догадка не блеснула в ее в голове.

Она поняла, что жутко раздражает следователя своей бестолковостью, непонятливостью, но еще больше на нее злился главред, который никак не успокаивался и постоянно звонил по телефону с требованием вернуться в родные пенаты.

— Ты еще не в поезде?

— Егор Петрович, меня следователь настойчиво просил не уезжать до окончания работы фестиваля, а это еще два дня.

— Он что, надеется, что Бельстон придет в себя?

— И это тоже. Он ведь человек, чтобы надеяться.

— Брось мне зубы заговаривать, Сорнева! Не нравится мне все это. Возвращайся домой.

— Ага, чтобы меня потом в наручниках назад привезли?

— В каких наручниках? Мы тебе тут адвоката найдем!

— Егор Петрович! Вы зря так нервничаете. Какой адвокат? Зачем он мне? Я свидетель. Свидетель, понимаете? И меня никто задерживать не собирается. Вот если я сбегу отсюда, как вы мне велите, тогда и огребу проблемы.

— Надо было мне тебя послать на этот фестиваль!

— Правда, Егор Петрович, сами послали и ругаетесь. А я и тут стараюсь — фото потерпевшего вам высылаю.

— Не нравится мне твой черный юмор, Сорнева.

— Мне тоже не нравится, но у меня нет выбора.

— Вот еще что. — Голос Заурского стал напряженней. — Мне тут по моим каналам рассказали, что вчера взорвали машину подружки Марка Бельстона Анны Красновской.

— Как интересно! Егор Петрович, хорошие у вас каналы! У Бельстона была подружка? Как, вы говорите, ее зовут?

— Анна Красновская, работает у него в авиакорпорации, в пресс-службе.

— Где-где? — Юлька сделала вид, что впервые слышит эту новость, не лезть же «поперек батьки в пекло»! — У вас, Егор Петрович, новости самые свежайшие, как всегда.

— Не подхалимничай, Сорнева! Будешь материал готовить, можешь этот факт использовать, но все проверь, уточни. На фестивале могут быть специалисты пресс-службы, ты у них об этой даме поинтересуйся, только тихо, без грохота. А то я тебя знаю. И будь осторожна. Мне эта история не нравится.