Ее величество кошка - Бернард Вербер

Юлий Цезарь располагал 70-тысячной армией легионеров. Ввиду численного превосходства противника он решил не атаковать, а устроить осаду с применением новшеств: окружил Алезию защитным кольцом длиной 35 километров. Оно представляло собой ров шириной и глубиной четыре с половиной метра, позади рва стояла стена высотой три с половиной метра, поверх стены был воздвигнут частокол. Через каждые 25 метров стояла башня с лучниками.

Перед рвом торчали колья с железными наконечниками, перед самими кольями вырыли метровые конические ямы с замаскированными ветками кольями поменьше – ловушки для лошадей. Этого Цезарю показалось мало, и он протянул вторую линию защиты. Первая должна была помешать Верцингеторигу вырваться из крепости, вторая – подтянуть подкрепление.

Осада длилась несколько месяцев. Когда стало не хватать продовольствия, осажденные попытались вывести из лагеря женщин, стариков и детей. Однако Цезарь не пропустил их и заморил голодом между двумя своими линиями защиты.

Галльское подкрепление подошло в сентябре. Оно насчитывало 250 тысяч воинов под командованием Веркассивелауна, двоюродного брата Верцингеторига. После двух неудачных попыток прорыва Веркассивелаун устроил 26 сентября (в лунное затмение) ночную конную атаку. Галлы были уже близки к победе, но Цезарь все же взял верх, ударив атакующим в тыл. Так, несмотря на подавляющее численное преимущество галлов, римляне одержали победу.

На следующий день Верцингеториг сдался и взмолился о пощаде для своих выживших воинов. Плененные галлы были обращены в рабство и отданы участвовавшим в сражении легионерам.

Верцингеторига пригнали в Рим прикованным к колеснице и показали при триумфе его худшего врага. Вскоре после этого его удавили в темнице.

Однако одним из главных успехов Цезаря, кроме собственно военной победы, стали его записки «Галльская война», где говорилось и об этом сражении. Римляне, читая о приключениях в варварских краях, восхищались повествованием и его кульминацией – осадой Алезии.

«Галльская война» осталась в веках единственным описанием произошедшего. У галлов своих историков не было, поэтому у нас имеется одна версия – та, которую предложил Цезарь, выставивший себя героем, представителем цивилизованного общества, боровшегося против варварства.

Энциклопедия относительного и абсолютного знания. Том XII

Этой ночью мне грезится, будто я занимаюсь любовью с крысиным царем собственной персоной – с самим белым красноглазым Тамерланом.

Во сне я легко его соблазняю, демонстрируя собственный зад.

Я подманиваю его, ложусь, он запрыгивает на меня. Велико же мое изумление, когда член у него оказывается больше, чем даже у Пифагора.

В конце он мне говорит:

– Мы с тобой могли бы властвовать над миром. Лучше объединиться, чем воевать.

Я снова принимаю подобострастную позу, готовая предложить себя. Происходит вторая в истории крысино-кошачья случка.

После повторного совокупления изнуренный грызун засыпает. Тогда я вскрываю самым острым своим когтем его череп и пожираю еще трепещущий мозг. Пережевывая, говорю:

– Вами, самцами, что котами, что крысами, легче легкого крутить. Нам, самкам, ничего не стоит заморочить вам голову при помощи секса.

Доев его мозги, я наливаю в опустевшую черепную коробку молоко и вкушаю белый напиток из сосуда в чехле из белой шерсти – стильно, ничего не скажешь.

Меня будит громкий колокольный звон. Я взлетаю на свою горгулью и озираю окрестности в поисках причины поднятой тревоги.

Вот оно что!

Вижу в оранжевом свете зари шестерку наших разведчиков. Их подвесили за передние лапы на перекладины двух Т-образных шестов. Все страшно искусаны, но еще подергиваются от предсмертных спазмов.

Нет, только не это!

По моему хребту пробегает гадкий холодок.

Меня терзает сразу несколько мыслей. Во-первых, неудача отряда означает, что подкрепления ждать нечего и что нам грозит голод. Есть и другое соображение – мелочь, конечно, но не для меня, – эту провальную вылазку предложила я, а значит, я уже не буду пользоваться прежним доверием.

Спустившись на паперть перед собором, я предлагаю немедленно устроить совещание. Сам по себе составляется, пользуясь выражением Пифагора, «кризисный кабинет» – ограниченное совещание главных умников.

Решено заседать за большим столом в глубине собора – в алтаре, как пояснил Пифагор. В общей сложности нас дюжина, и это самые умные и самые доблестные кошки.

Пока никто не взял слова, я спешу закрепить свой авторитет, открыв дебаты.

– Вариантов было два. Первый – предпринять вылазку и привести подкрепление. Он был испробован и привел к совершенно неудовлетворительному результату. Второй – ничего не предпринимать, но в этом случае мы рискуем передохнуть с голоду. Скажи, Вольфганг, сколько времени мы продержимся?

– Я? Почему ты обращаешься ко мне? – пугается пепельно-серый кот.

– Потому что знаю: еда – средоточие твоих интересов. Ну, что скажешь?

– Без рыбы, на одних запасах? Не дольше месяца. Кстати, на носу зима, а в холода приходится больше есть.

Чувствую, остальные одиннадцать нервничают. Эсмеральда задирает лапу – просит слова.

– Давайте нападем на плотину выше по течению.

– Как ты это себе представляешь?

– Попросим наших слуг-людей ее подпалить. Она же деревянная, а значит, загорится быстро.

– Деревянная-то деревянная, но мокрая, а мокрая древесина горит плохо, – напоминает Пифагор.

– А мы на нее – бензинчиком! – внезапно осеняет Эсмеральду. – Мы убедились, как хорошо это срабатывает, когда отбили нападение на Лебединый остров.

– Бензин кончился, – замечает Вольфганг.

– Перебьем их всех! – мяукает Анжело, самовольно прокравшийся на совещание.

– Простите его, – прошу я. – Молодость есть молодость.

– Возможно, у меня есть решение, – объявляет сиамец после недолгого раздумья.

Обожаю эту фразу!

– Только учтите, это будет нелегко. Перед тем как идти сюда, я как раз изучал при помощи своего «третьего глаза» сходные ситуации в человеческой истории. Среди самых знаменитых выделяется осада Трои греками, Алезии римлянами, Константинополя турками, еврейской крепости Массада теми же римлянами, Вены татаро-монголами… Короче, я воздержусь от полного перечня, лучше сразу укажу на привлекший мое внимание казус.

Меня нервирует его тон всезнайки, уверенного, что вокруг одни невежды.

– Речь об осаде Парижа прусскими войсками в 1870 году.

Присутствующие не понимают, о чем он толкует, ведь они ничего не знают об истории людей. Я не образованнее их, но делаю вид, что это не так.