Какие большие зубки - Роуз Сабо

– Потому что я знаю тебя, – сказала бабушка Персефона. – Ты всегда что-то делала. Всегда попадала в какие-то передряги.

Она как будто говорила о ком-то другом.

– Я не такая. Я хорошая ученица. Я никогда не попадаю в неприятности. – Вот только теперь это уже не так.

– Полагаю, это могло бы быть правдой, – сказала она. – Ты жила вне семьи. Ты лучше понимаешь, что из себя представляет мир, и ты пока никого не убила, а это характеризует тебя с хорошей стороны. Сестра Катерина даже говорила, что ты помогаешь другим. Младшим девочкам в школе. Это значит, ты никогда не ведешь себя жестоко – даже с людьми, которые тебя обижают.

А вот это определенно было уже неправдой. Мне стало ужасно стыдно. Я не знала, что все эти годы меня контролировали. Я лишь пыталась выжить. Я подумала обо всех тех вещах, которые делала, не зная, что за мной наблюдают.

Вспомнила шею Люси Спенсер.

– Сестра Катерина шпионила за мной? – спросила я. Она была моей любимой монахиней, тихая книголюбка, как я сама. Она даже позволяла мне читать в ее кабинете.

– Не самое подходящее слово. Она лишь рассказывала мне, как у тебя дела.

Все это показалось мне таким несправедливым. Знай я, что за мной следят, я бы вела себя лучше.

– И вот ты снова встретилась с нами, – продолжала бабушка Персефона. – Мы удовлетворили твое нездоровое любопытство? По тебе видно, что ты здесь несчастлива.

– Я не хочу уезжать, – сказала я. Это было правдой. Мне еще так много хотелось узнать. И я не хотела расставаться с Лумой. А еще мне нужно было защитить Артура от Риса. А еще… – Мне нельзя возвращаться, бабушка.

– Почему же? – Она выпрямилась в кресле, чуть подалась на меня, словно острый нож. – Я велела тебе оставаться там, но ты все равно вернулась. Почему? Почему ты здесь, Элеанор?

Я едва могла дышать. Я решила, что скажу на счет три. И дважды досчитала до трех, прежде чем смогла разлепить губы:

– Потому что я совершила кое-что плохое.

И я рассказала ей, пытаясь донести все как можно яснее. Рассказала то же самое, что и Артуру: о Люси Спенсер, о нашей с ней дружбе, о том, как она возненавидела меня. Я рассказала бабушке Персефоне о том дне, когда Люси столкнула меня с лестницы. А потом рассказала все до конца. О том, что ее поступок меня не удивил, или не должен был удивить. Люси вечно меня задирала, толкала и дразнила за мои странные перепончатые пальцы и ненормальные глаза, за потрепанную одежду и за то, что у меня не было семьи. Я научилась избегать ее. Мне следовало догадаться, что будет дальше, и от этого я злилась.

Так что вместо того, чтобы ухватиться за перила, я прижала голову к плечу и покатилась вниз головой с лестницы. Было очень больно, но я расслабила мышцы, чтобы тело безвольно скатилось к самому подножию лестницы и распласталось посреди кучи книг. Я намеренно сделала вид, будто все было куда хуже, чем на самом деле, даже выставила ногу под неестественным углом, чтобы со стороны казалось, будто я ее сломала. Я лежала неподвижно, пока сквозь прикрытые веки не увидела ноги Люси. И вот тут-то я нанесла удар.

Я схватила Люси за лодыжки, и та, ахнув от неожиданности, с размаху села на пол лестничной площадки. Я вцепилась в нее ногтями, поднялась и придавила ее к полу, держа за ноги и за руки. Люси попыталась пинаться, и тогда я навалилась на нее всем своим весом, так чтобы она не могла пошевелиться. Лбом я повернула ее голову набок, а потом впилась зубами в ее мягкую кожу между шеей и плечом. Я сжимала зубы, пока кожа не лопнула, словно резиновая лента, и теплая кровь заливала мне рот, пока Люси кричала, пока хваталась за мои волосы, пока билась подо мной, отчаянно пытаясь высвободиться…

– Хватит, – сказала бабушка Персефона. Я замолчала. – Ты ее убила?

Я закрыла глаза.

– Вряд ли, – сказала я. Когда я убегала, Люси сидела на полу, зажимая шею руками, и кричала. – Нет. Не убила.

Бабушка откинулась на спинку кресла, по-прежнему крепко сжимая подлокотники.

– Значит, ты опасна, – сказала она. – Это я и так уже знала. Но мне нужно знать вот что: опасна ли ты для моей семьи?

У меня к горлу подступили слезы. Только сейчас я поняла, что думала, будто бабушка станет относиться ко мне лучше после всего того, что я ей рассказала. Что она увидит во мне схожесть с Лумой, с Рисом и остальными. Поймет, что я такая же, как они. Но вместо этого мой рассказ ничуть ее не тронул. Чего она так боится?

– Нет! – воскликнула я. – Я не хочу никому навредить. Все это произошло так быстро. И я не знала, куда еще мне пойти. У меня больше никого нет.

Наконец она смягчилась.

– Я хочу быть уверена, – спокойно сказала она. – Позволишь сделать расклад на твою судьбу?

– Зачем?

– Чтобы я точно знала, пришла ли ты нам помочь или же навредить.

– Зачем мне вредить вам?

– Так позволишь?

Я кивнула.

Она стала перемешивать колоду, и карты замелькали между ее пальцев. Я знала, что она нарисовала их сама много лет назад. Карты размякли от старости, уголки их скруглились. Бабушка протянула мне колоду, чтобы я сняла несколько карт, а потом принялась раскладывать их в определенном порядке. Она перевернула первую карту, ту, что лежала посередине.

– Это ты, – сказала она.

Мое сердце подпрыгнуло, когда я узнала первую карту: паж костей, та самая карта, которая всегда выходила первой, когда бабушка гадала мне в детстве. Юный ученик – или ученица, по рисунку не понятно, – разглядывает через увеличительное стекло птичий череп. Быть может, не так уж сильно я изменилась, раз эта карта все еще символизирует меня.

Я тоже наблюдала за Персефоной. За работой ее взгляд расфокусировался, словно она смотрела на кого-то, кто был и близко, и далеко одновременно.

– Юная персона с незаурядным умом, которая полагается на собственные мозги, – сказала она.

Затем бабушка принялась переворачивать остальные карты, следуя старой схеме и комментируя по ходу дела:

– Накрывают тебя… страхи и сомнения. Достаточно ли ты хороша? Сильна? Препятствует тебе… огромная толпа людей, бормочущих тебе в уши самые разные вещи. К кому ты прислушаешься?

Она подняла на меня взгляд.

– Что ж, – сказала она, – похоже, ты пока не особо большая фигура. Ни то ни се. Я пока не знаю, что из тебя выйдет. Сейчас перед тобой открыто множество дорог. Ты можешь стать такой, как я. Или кем-то… совершенно иным.

– Такой, как ты? – переспросила я. – В смысле, раскладывать карты и творить магию?

– Это лишь малая толика того, что я делаю. По большей части я управляю семьей.

– Как?

Она вздохнула.

– В основном я не даю им убивать людей, – сказала она, – и решаю проблемы, когда это все же случается – а это неизбежно случается. Слежу за их здоровьем и за тем, чтобы они отличали правильное от неправильного, насколько они способны. Занимаюсь растениями, делаю из них вытяжки и настои и продаю торговцам. А еще делаю счастливыми жителей Уинтерпорта, по мере моих сил, чтобы они не обернулись против нас и не сожгли наш дом до основания, пока мы спим.