Рассказывая сказки - Энн Кливз

Сегодня ночью он говорил по-русски. Капитан неплохо говорил по-английски, но русский Джеймса был лучше, и он был рад необходимости сосредоточиться. Это не давало ему думать о блестящей вывеске на бывшем здании лоцманской конторы. О тени в доке. Об оживших утопленниках. Джеймс записался на вечерние курсы Эммы, чтобы выучить пару базовых фраз: десять градусов лево руля, капитан, двадцать градусов право руля. Чтобы при обозначении направлений не было недопонимания и не пришлось звать кого-то переводить. До этого он семестр ходил на испанский – с той же целью. Но потом он увидел Эмму и остался в классе на целый год, занимался усерднее, чем когда-либо в школе, желая произвести впечатление. В награду за это он получил высший балл. А еще – жену и ребенка.

При выводе корабля из Гула ошибок быть не могло. Река Уз в этом месте была узкой и текла между бетонными стенами, как канал. Для такого судна места было мало. Казалось, что контейнеровоз не пройдет, и моряки, ни разу не бывавшие в этом порту, были в ужасе. Куда вы меня ведете? Это невозможно. Должно быть, здесь какая-то ошибка. Джеймс обожал эту тонкую работу. Это был вызов, испытание его навыков.

Корабль медленно отошел от дока, подсвеченного, как в кадре фильма. Черно-белый. Силуэты кранов и складов казались двухмерными, как будто выстроенными из картона. Река расширилась, задул свежий ветер. Дождь перестал, и видимость вдруг улучшилась, и он мог различить каждый берег, освещенный искрами света от фонарей, фар, окон горожан, страдавших бессонницей, и кормящих матерей.

Мальчик с черными зубами принес ему еще чая и еду – жирное тушеное мясо с бледно-оранжевой морковью и серой картошкой, которое на вкус оказалось лучше, чем на вид. Но он съел бы в любом случае. После обеда в Спрингхеде с тестем и тещей прошло уже много времени, да и отказываться было бы невежливо.

В устье реки ветер снова усилился, стал порывистым, взбивая поверхность реки в мелкую рябь, принося на палубу брызги воды. При свете дня отсюда можно было разглядеть шпиль церкви Святой Марии Магдалины в Элвете, дорогу вдоль побережья, на которую Джеймс иногда выходил с ребенком в коляске, чтобы прогуляться и предаться воспоминаниям. Было шесть часов утра. Мэттью скоро проснется. Дежурного рулевого катера в Пойнте уже должны были предупредить, что Джеймса нужно забрать с корабля.

При этой мысли, а точнее, при совпадении мыслей о церкви Марии Магдалины и рулевом на катере что-то в его памяти щелкнуло, и Джеймс понял, что человек, сидевший перед ними в церкви накануне, был Майкл Лонг. Тогда Джеймс его не узнал. Когда Джеймс работал с ним, он был резковатым, несколько агрессивным человеком, не поддававшимся обаянию Джеймса. Конечно, он пришел в церковь, чтобы оплакать свою дочь. Самоубийство. Ужасное обвинение. Джеймс поежился, хотя у штурвала, где он стоял, он был защищен от непогоды и в маленькой рубке было тепло, почти душно. Он был не склонен к фантазиям, но вдруг подумал о том, какое глубокое под кораблем море, и о том, каково это – тонуть.

Они подходили к Пойнту. Джеймс видел пристань, всю в огнях, узоры прибрежного сланца и башню службы движения судов, где сидел начальник лоцманской службы. Волны здесь были длиннее и глубже, и корабль начало раскачивать. Скоро они будут в открытом море.

– Выполняйте разворот, капитан, – спокойно сказал Джеймс. Его работа была почти закончена.

Корабль медленно закачался, длинная часть корпуса была под ветром. Катер был в пути. Хриплый голос рулевого сообщил о продвижении. Джеймс вышел на палубу, чтобы посмотреть, как он подходит. Сначала был виден лишь отблеск света, исчезавший за каждой волной. Русский капитан встал рядом с ним и хлопнул его по спине, как будто они были лучшими друзьями.

– Отличная работа, сэр, – сказал он по-английски. – С вами всегда приятно работать, лоцман.

Он опустил бутылку водки в сумку Джеймса и помахал на прощание последним каталогом «Аргос». Джеймс улыбнулся и поблагодарил его, как будто водка была его любимым напитком. Катер обошел корабль кругом и зашел с безветренной стороны. Джеймс спустился по трапу с сумкой через плечо, удостоверился, что катер на правильном месте, и спрыгнул на борт.

Рулевым была женщина по имени Венди, худощавая, темноволосая и амбициозная. Майклу Лонгу это не понравилось, вспомнил Джеймс. Когда его заменили женщиной, это была последняя капля. Она обернулась проверить, что он в безопасности, прибавила скорость, и они отправились в Пойнт.

– Все прошло нормально, мистер Беннетт? – выкрикнула она поверх шума мотора.

– Многовато тумана в районе Уиттонса, – ответил он. – Как отлив сошел, стало нормально.

Было восемь часов, уже рассвело. Слабый солнечный свет пробивался через облака. На южном берегу реки сквозь туман блестели серебристые крыши нефтезаводов и трубы. Их контур на фоне неба напоминал большой город, как Венеция или Санкт-Петербург. Джеймсу было холодно и пусто, как бывает от недосыпа. После качки на корабле первые шаги по пристани казались неестественными, как будто доски поднимались и ударялись о его подошву раньше нужного. Он увидел, что служебной машины, которая отвезла бы его обратно в Халл, не было. Он подумал, что, если придется брать такси, он хотя бы сможет поспать.

Венди как будто прочитала его мысли.

– Скоро приедет Берт. Там танкер на Иммингем. Он сказал, если ты подождешь, сможешь уехать обратно на его машине. Заходи давай. Похоже, кофе тебе не повредит.

– Мне бы не повредило пару часов поспать. – Но слова не прозвучали как жалоба.

Буфетчик в штаб-квартире лоцманов сделал ему кофе и бутерброд с беконом. В конторе была газовая плита, она шипела и пахла, и сразу же после еды Джеймс, видимо, задремал, потому что, когда приехал Берт, на улице уже было светло.

Джеймс окунулся в мир, полный детских голосов и дневных забот. В одном из домиков спасателей женщина развешивала белье. Странная была здесь жизнь, в Пойнте. Полдюжины семей, отрезанных от большой земли, соединенных с ней лишь тонкой полоской песка, грязи и бетона, которую легко могло снести приливом. Большая часть их жизни проходила в ожидании. Рулевые лоцманских катеров ожидали прилива, а команда единственной постоянной спасательной станции ожидала, что произойдет какое-нибудь происшествие, что корабль сядет на мель. Единственное движение в их жизни могло произойти только в результате чьей-нибудь трагедии.

Все еще заторможенный от газового угара и ошалевший после сна, Джеймс постоял минуту на улице, чтобы прочистить голову. Мышцы затекли и отяжелели. Он прошел мимо башни управления судами к возвышению, откуда открывался вид на море. С этой стороны Пойнта были заросли ежевики и облепихи, по которым носились кролики. В направлении большой земли протянулся длинный пляж. Пока он спал, туман рассеялся, и свет был ясным, резким, как бывает перед дождем. Танкер, ждавший в акватории, казался неправдоподобно близким, и катер, который уже подходил к ней, был ярким, как пластмассовая игрушка.

По пляжу вдоль береговой линии гуляли двое, мужчина и женщина. Это были не орнитологи. Орнитологи часто приезжали в Пойнт, но они все одинаково одевались и носили бинокли и подзорные трубы. Кроме того, они не расхаживали по пляжу. Они стояли там, где он стоял сейчас, – здесь можно было наблюдать за пролетавшими морскими птицами. Или продирались через заросли. Джеймс не понял, что именно привлекло его внимание к паре. Возможно, мужчина – что-то в его походке было знакомым. На нем было длинное габардиновое пальто, слишком нарядное для прогулки по пляжу. Руки он держал глубоко в карманах. И еще его обувь. Большинство людей были в резиновых сапогах или ботинках, но на нем были натертые до блеска кожаные туфли. Соль оставляла на них пятна. Джеймс присел на корточки, чтобы его не было видно, и продолжил наблюдать. Мужчина вдруг остановился, продолжая говорить. Резкой остановкой он придал особый вес своим словам, вынудив женщину также остановиться и обратить на него все свое внимание.