Меч Вещего Олега. Фехтовальщик из будущего - Валерий Большаков

– Отстань! – яростно шипела блондинка и, заметив Олега, закричала: – Помоги!

Применив силу, мужик, сопя и потея, повалил девушку на траву. Блондинка извернулась, согнула ноги и так пиханула насильника, что тот отлетел на пару шагов. Девушка вскочила, и Олег тут же встал между нею и мужиком.

– Отдай меч, пес смердящий! – приказал тот, не рискуя, однако, приближаться.

– Это Вадим, – услышал Олег шепот девушки, – ярл ильменский!

Олег заметил испуг в ее голосе и перекинул меч с руки на руку.

– Живо! – рявкнул ярл.

– А ты отними! – промурлыкал Олег.

Бодигарды переглянулись. Хозяин процедил: «Взять!» Шрамолицый картинно взялся за рукоять разукрашенного каменьями меча византийской работы и двинулся рубать языкастого раба.

Олег подобрался, пошире развел ноги, медленно вдохнул и выдохнул. Сдаст он или не сдаст экзамен по иайдо?..

Он опустил ладонь на рукоятку Веремудова меча, и…

Шрамолицый, щеривший мелкие белые зубки, не заметил даже, как противник выхватил меч. Просто сверкнула радужная дуга, и отточенное лезвие ощутимо приложилось к шее шрамолицего. Тот, не успевший и меч из ножен потянуть, замер, выпучивая глаза. Только двинешься, и клинок раскроит кожу, отворит вену…

– Медленно расстегни пояс, – проговорил Олег.

Шрамолицый судорожно сглотнул, и по шее у него стекла тонкая струйка крови. Он посерел. Дрожащими пальцами разъял застежку. Меч в ножнах вместе с поясом упал на землю.

– Пять шагов назад, – ледяным тоном приказал Олег.

Шрамолицый послушался, тараща круглые глаза, осветленные ужасом.

Вадим с горловым криком бросился на Сухова, со свистом обрушил на него клинок – отличный ромейский клинок, грозящий непокрытой головушке Олега… И тут же встрял третий меч, отбивая удар, – клинок ярла только ветерком достал Олегову щеку и со скрежетом отлетел. И снова налетел. И замер, пойманный в трех ладонях от потного лица Олега.

– Кончай, – сказал лениво знакомый голос.

Олег узнал Крута. Хольд стоял, подняв клинок. Вадим зарычал и рубанул ромейским мечом наискосок.

Увесистые лезвия ширкнули и сцепились коваными крестовинами – одна простенькая, выложенная серебром, а другая в виде двух золотых змеек со злющими глазками из рубинов. И вновь распались клинки. Однако ярл горазд рубиться!

Поединщики кружились по утоптанной площадке. Удар. Отбив. И разукрашенный клинок со звоном, вертясь и вихляясь, улетает в кусты. Крут молча указал дорогу:

– Уходи! Людям работать надо…

Но уже грузно топал Толстомясый с уродливым носом, и меч его покидал ножны.

– Пре-кра-тить! – прокаркал голос тиуна.

– А ну, брось меч! Ты, двойня! – добавился подрагивающий тенорок Валита. – Не то стрелу схлопочешь!

Валит стоял на тропе, сжимая тугой лук.

Его обошли Веремуд и трое молчаливых гридней. Блондинка незаметно ушла.

– Ваш раб напал на меня! – в бешенстве закричал ярл. Тиун строго глянул на Олега. Строго, но не зло.

– На хрен ты мне сдался, нападать на тебя… – проворчал Олег, отворачивая голову.

Борода Крута зашевелилась улыбкой.

– Веремуд меч ковал, ну а я вынес поглядеть – по руке ли, а тут эти… К девчонке приставали… – пробурчал Олег и сглотнул пересохшим горлом. Тело его, напряженное до судорог, отмякало. Заполошный перестук сердца входил в обычный ритм. Пронесло…

– Это Рада была, – сообщил Валит, – дочка Ярунова! Она работает у нас.

– Да в мешок его, и в реку! – проорал Вадим.

Тиун нахмурился.

– Конунг волен в трэлях своих, – сказал он сдержанно, – но будь спокоен… ярл… Олега мы накажем.

Ярл усы встопорщил, но сдержался.

– Ла-адно… – процедил он и широко зашагал прочь. Гридни расступились, пропуская его. – Мы еще встренемся… – пообещал Вадим, оборачиваясь, и бросил меч в ножны.

– В любое время, – улыбнулся Крут.

Шаги стихли, и Валит опустил лук. А тиун посмотрел на запаренного Олега, усмехнулся в бороду. Покачал головой и сказал:

– Твое счастье, трэль, что Вадима ярла конунг не жалует особо. А то было б тебе… Всыпали бы плетей, да так, что спину новую пошел бы искать. Ну-ка…

Он протянул руки, и Олег вложил в них меч.

– Ха-арош!..

Тиун любовно провел пальцем по долу, щелкнул пальцем и, жмурясь, заслушал тонкий звон.

– Хорош, – повторил он и передал меч смуглолицему гридню с раскосыми глазами и жесткой черной гривой. – Оцени, Булан.

Булан положил меч на голову и пригнул. Отнял. Клинок распрямился, и сын степей одобрительно зацокал языком.

– Гляди, Олег, – проворчал Крут. – Вадим скользок, как глина после дождя, и подл, как хорек. Ярл будет мстить…

– А что он тут, вообще, делал? – спросил Олег.

– Дом у них тута, на Варяжской улице… – пробурчал тиун и зыркнул на Крута. – Может, Вадим и подл, и сварлив не по делу, но он – ярл!

Крут молча усмехнулся: понимаю, мол, твое положение – служба!

– А где Вадимово ярлство? – спросил Олег. – В Новгороде?

– В каком еще Новгороде? – удивился тиун. – В Гадаре он сидит, у Ильмень-озера. И все конунгом себя мнит… Веремуд! На-ка вот лучше, займись…

Тиун вытащил из сумки большую ржавую кольчугу.

– Великовата больно, – объяснил он заказ, – заузить надобно. Вот, мерку возьми…

Веремуд растянул шнурок с узелками по размеру и ухватил тяжелый ком скрипящих стальных колечек.

– Сделаем, – кивнул кузнец.

– Дозволь сперва на озеро сбегать, – попросился Олег, – взопрел я!

– Сбегай… – проворчал тиун, поворачиваясь к тропе, и добавил через плечо: – Но помни, что я тебе говорил!

– Я помню, – усмехнулся Олег. Он пошел в обход пруда, к старой кузне.

Запруженная стоячая вода хорошо прогревалась на солнышке, но был водоем сей мелок и заилен – больше испачкаешься, чем освежишься.

Душа Олегова и рассудок его, все мысли и все чувства понемногу приходили в равновесие с тишиной и красой окрест. Вадим – прах, мелочь! Тут другое. Сухов стоял на самом пороге понимания русов здешних, готов и вендов, клявшихся секирой Перуна и молотом Сварога, нещадно рубивших неприятеля – и винившихся перед деревом за то, что употребят ствол для новой избы… Эти люди жили в мире с землей и небом, с солнцем, со всем космосом, ведали их жестокие законы и не преступали их, поелику были плоть от плоти мироздания и живой и мертвой материи его. А все их верования, подчас трогательные, иногда пугающие своим немилосердием, были всего лишь средством сохранить гармонию в себе и вовне. Рьяные попы не крестили пока Русь, прекрасную варварку, и не успели внушить еще населению этих лесов, полей и рек, что они – рабы Божии, венцы творения и цари природы, а посему все дозволено. Здешние народы не примеряли корон и мантий, они считали себя ровней и зверю лесному, и дереву, и облакам, свету дневному и лунному. Они не покоряли природу – они были ею и жили с ней в ладу.