Олигархи. Богатство и власть в новой России - Дэвид Хоффман

Для Смоленского, инстинктивно не доверявшего государству, поиски первоначального капитала были сопряжены с трудностями и риском. У него не было надежды стать посредником между заемщиками и кредиторами в англо-американских традициях. Советский Союз, а позже Россию от условий, способствовавших появлению первых американских магнатов, отделяли световые годы. Не став Морганом или Карнеги, Смоленский воспользовался тем, что было, — диким, необузданным и уродливым российским протокапитализмом тех дней.

“В России первоначальный капитал для создания банка можно было получить только двумя способами, — говорил мне Александр Беккер, имевший тогда общие дела со Смоленским. — Один заключался в том, чтобы обслуживать подозрительные счета и следовать принципу “мне все равно, какие деньги лежат в моем банке. Я не обязан проверять паспорт каждого вкладчика”. Другим путем было тесное сотрудничество с властями и государственными чиновниками и получение бюджетных счетов и выгодных контрактов”. Но Смоленский, по его словам, “не имел никаких политических связей”.

За год до распада Советского Союза более половины всех счетов коммерческих банков составляли счета государства{26}. Остальные были счетами кооперативов, а также других сомнительных организаций и недавно созданных предприятий. С ними Смоленский и начал создавать свой банк. Он имел дело с теми, кто хотел иметь дело с ним. Банк “Столичный” обслуживал тех, кто стремился быстро заработать деньги, в том числе предпринимателей, создававших первые кооперативы, энергичных и предприимчивых людей. Они почти всегда заключали крупные сделки с высокой оборачиваемостью средств, приносившие огромную прибыль наличными. К их числу относились так называемые арбитражные операции, заключавшиеся в использовании существовавшей в то время огромной разницы между фиксированными и субсидируемыми ценами государственной экономики и более высокими свободными ценами рынка, как внутри страны, так и за рубежом. Прибыльным бизнесом была и спекуляция валютой, использовавшая преимущества гиперинфляции. За период с момента распада Советского Союза в 1991 году до конца 1994 года курс рубля по отношению к доллару понизился на 95 процентов. Смоленский и другие банкиры получили огромные прибыли, играя на ежедневных колебаниях обменного курса рубля и доллара.

Когда в 1997 году Смоленский достиг наибольшего влияния, я спросил его про те, первые годы, и он признался, что значительная часть денег его банка была задействована в валютных спекуляциях. В отличие от обычного западного банкира он не предоставлял большого количества ссуд. Он вспомнил, как предоставил ссуду фермеру, который выращивал дыни в Узбекистане и привозил их на продажу в Россию. После того как фермер получил миллион рублей, в Узбекистане начались конфликты на этнической почве как раз в том районе, где находились поля фермера. Весь район был закрыт, и он не смог вывезти свои дыни на рынок. Правительство направило туда войска. “Фермер сидел на своих дынях, а у меня случился сердечный приступ!” — вспоминал Смоленский. Позже ссуда была возвращена, но предоставление ссуд показалось ему слишком рискованным занятием.

“При такой гиперинфляции невозможно давать ссуды в общепринятом смысле, — сказал он. — Мы занимались операциями более спекулятивного характера, это правда. Иначе выжить было невозможно. Настоящего промышленного производства не было. Кому давать кредиты? Получившие их на следующий же день объявили бы о банкротстве”.

Молодые российские банкиры стремились разбогатеть и одновременно становились могильщиками советской социалистической идеологии. Социалисты с презрением относились к финансовым махинациям как к проявлению алчности. В советской социалистической экономике главенствующее положение занимали производство и промышленность, а деньги были всего лишь средством достижения более важной цели — выполнения плана. Однако то, что делал Смоленский, не имело к плану никакого отношения. Это были финансовые операции в чистом виде, странное и абсолютно чуждое занятие для старшего поколения советских руководителей предприятий, чиновников, сотрудников КГБ. Они не приняли новый мир капитализма, потому что не могли перебороть себя. Энергичный Смоленский и его сотрудники, занимавшиеся валютными операциями, с легкостью оставили старую гвардию позади.

В последние два года существования Советского Союза валютные сделки по-прежнему строго контролировались — в теории. Сотрудникам Смоленского, занимавшимся спекулятивными сделками с валютой, приходилось действовать быстро и незаметно. К началу 1990-х Госбанк выдал коммерческим банкам всего две лицензии на осуществление ограниченных валютных сделок, и банки сообщали властям лишь о некоторых из них{27}.

В 1990 году Джоэл Хеллман, докторант Колумбийского университета, собиравший материалы для диссертации о новых российских банкирах, посетил Смоленского. Хеллман узнал, что, по мнению многих банкиров и служащих Госбанка, незаконные валютные сделки приобрели массовый характер и вышли из-под контроля властей. Госбанк, который когда-то полностью контролировал деньги и кредиты, в новой ситуации чувствовал себя все менее уверенно. По словам Хеллмана, Госбанк часто грозил оштрафовать непокорные банки или заморозить их счета (в частности, наложил на Смоленского штраф в размере 14 миллионов долларов). Но владельцы коммерческих банков вели себя бесцеремонно. “Наш банк опережает события. Мы что-то делаем, а потом получаем официальное разрешение. Мы не можем ждать разрешения, а потом действовать”, — рассказывал Смоленский Хеллману{28}.

Хеллман вспоминал, что, когда он впервые встретился со Смоленским, его поразили заново отремонтированные в европейском стиле помещения банка с роскошными диванами. Все вице-президенты банка Смоленского носили костюмы от “Армани”. Позже Смоленский сказал мне, что он делал это намеренно. Молодые вице-президенты не покупали костюмы сами. Из поездок в Европу Смоленский всегда привозил в Москву в своем чемодане два костюма, две рубашки, два галстука и отдавал их своим молодым вице-президентам, чтобы они выглядели как преуспевающие западные банкиры.

Капитал Смоленского был небольшим, а сделки, которые он заключал, хранились в секрете. Он не публиковал периодических финансовых отчетов, а если бы и делал это, то они вряд ли соответствовали бы истине. К числу ранних активов Смоленского относилась “рукопись”, посвященная банковскому делу, якобы написанная им и оцененная им в 200 миллионов рублей. Смоленский сказал, что он просто записал все, что узнал, и назначил этому документу высокую цену. “Это было просто описание созданной мною системы, — сказал он, — того, как она работает”.

Пожалуйста! Вот вам и капитал!

Смоленский участвовал также в системе совместного владения, созданной им с некоторыми другими ранними коммерческими банками. Его банк входил в долю при создании других банков, а те, в свою очередь, приобретали акции его банка, благодаря этому трюку стоимость каждого из банков резко увеличивалась, подобно тому как стоимость банка Смоленского увеличилась благодаря его “ценной” рукописи. Конечно, стоимость росла только на бумаге, но владельцы новых коммерческих банков, процветавших в мире вымысла и иллюзий, часто пользовались приемами такого рода.