Сладкое безумие - Ширл Хенке

– Так эта дама – тоже испанка?

– Нет, американка, как и ее брат, но должна отметить, что по-французски говорит безупречно, как на родном языке. Она – Элиза Куинн, жена графа Аранды и сестра полковника Шелби.

– Так это его сестра! – вырвалось у Оливии. Она не сумела сдержать радости, что не прошло незамеченным, и старуха довольно хмыкнула.

– Да, сестра. А сам полковник – человек исключительных достоинств – молод, силен и дьявольски хорош собой. Он меня совершенно очаровал. – И мадам Шуто многозначительно взглянула сначала на Оливию, затем на Сэмюэля.

Матушка Огюста Шуто отличалась самостоятельностью суждений и решительностью действий. Ее выдали замуж в возрасте пятнадцати лет за человека втрое старше, но с самого начала она поняла, что связала жизнь с существом никчемным, ни на что не пригодным, и совершила поступок, немыслимый в обществе Нового Орлеана восемнадцатого столетия. Вместе с маленьким сыном Огюстом она вернулась в католический монастырь, где воспитывалась, но задержалась там недолго.

Она покинула монастырь, встретив и полюбив блестящего искателя приключений Пьера Лакледа, основателя Сент-Луиса. Они открыто жили как муж и жена, но не могли обвенчаться, поскольку католическая церковь не признает развода. С тех пор она родила четверых детей и последовала за Лакледом, когда он отправился вверх по реке и заложил поселение у слияния Миссури и Миссисипи.

Когда Оливии поведали бурную биографию мадам Шуто, она испытала почти родственные чувства к этой женщине: за плечами у обеих лежала весьма необычная жизнь.

– А давно ли полковник в нашем городе? Я надеялась… – Оливия осеклась, сознавая, что ставит себя в глупое положение из-за человека, который, вполне вероятно, и думать о ней забыл.

– Как мне дали понять, он приехал только вчера, – поспешила успокоить девушку мадам Шуто. – Полагаю, поскольку вы уже знакомы, вам следует подойти и приветствовать его в нашем городе, – добавила она с улыбкой и слегка подтолкнула Оливию в сторону Сэмюэля, который в этот момент прощался с Лизой и Сантьяго.

«Почему бы и нет? В худшем случае он будет холоден и отвернется, как сделал на балу у Фелпсов». – И, собравшись с духом, Оливия направилась к Сэмюэлю через весь зал. Как по мановению волшебной палочки, расступилась густая толпа болтающих и смеющихся гостей, образовался широкий проход, и Сэмюэль повернулся и увидел девушку. В тот же миг ярко вспыхнули неистовые голубые глаза. Он узнал ее, но не сдвинулся с места, а со своей невероятно манящей улыбкой на губах стал наблюдать за приближением Оливии.

Что означает эта улыбка? Рад ли он встрече – или возмущен смелостью Оливии, почти выходящей за рамки приличий? Выяснить это можно было лишь одним способом. Продолжая скользить вперед по сверкающему паркету, девушка еще выше вскинула упрямый подбородок, хотя ее сердце того гляди грозило выскочить из груди. Интересно, слышит ли Сэмюэль, как гулко бьется ее сердце?

Сэмюэль не сводил глаз с приближающейся девушки. В ее походке и манере держаться не было ничего от осторожности и коварства светской красавицы; напротив, все в ней говорило о решимости и полной искренности. Полковник знал о девушке крайне мало, но уже сейчас мог твердо сказать, что у нее нет ничего общего с его женой. Да и бледная красота Летиции меркла в сравнении с огненной свежестью молодой француженки.

За продвижением Оливии по залу зорко следил не только Шелби. Не было ни одного мужчины, который остался бы равнодушным. В платье желтого цвета, который к лицу очень немногим, девушка казалась олицетворением самой весны. Тонкий муслин слабо трепетал при каждом ее движении, подчеркивая стройность фигуры и оттеняя легкий загар, чуть тронувший юное лицо, и на этом фоне ярким живым пламенем пылали кольца рыжих кудрей. Украшением ей служили только крохотные жемчужины, искусно вплетенные в прическу и вшитые в верхний край платья. Девушка была воплощением изящества и чистоты.

Шелби испытывал к ней желание столь сильное, будто вернулись годы юности, и страшился этого. Он пробежал взглядом снизу вверх от стройных длинных ног, угадывавшихся под покровом платья, до небольшого упрямого подбородка, на миг задержался на слегка приоткрытых чувственных губах и споткнулся на чуть раскосых экзотических кошачьих глазах. Полковник вспомнил, что сенатор Соамс как-то подарил своей дочери изумрудное ожерелье и серьги. Крупные зеленые камни плохо смотрелись на фоне бледной кожи, но наверняка заиграли бы на тронутой легким загаром шее Оливии, засверкали неистовым блеском в маленьких ушах и перекликались бы с темно-зелеными огнями ее удивительных глаз. Она была рождена для того, чтобы носить изумруды, и никакие другие камни нельзя было себе представить на Оливии. «Прекрати немедленно! – приказал себе Шелби. – Не валяй дурака!» Но в этой девушке было нечто такое, из-за чего Сэмюэль не мог оторвать от нее глаз и его неудержимо влекло к ней.

Оливия прочитала мужской зов в неистовых голубых глазах. Однако полковник не сделал ни шагу навстречу ей. Он демонстративно продолжал стоять в центре зала, красивый и рослый, в идеально подогнанном синем мундире, ожидая, когда девушка подойдет. Интересно, находит ли он ее не менее красивой, чем те блестящие дамы, с которыми он, несомненно, общался в Вашингтоне? Понимает ли он, что она сейчас открывает ему свою душу? Прежде чем храбрость покинула Оливию, она остановилась прямо перед полковником и улыбнулась, мысленно моля бога, чтобы не позволил ее голосу сорваться.

– Вот мы и встретились вновь, месье полковник. Если помните, я честно предупредила, что обязательно вас выслежу.

– И вы убедительно доказали, что вам нет равных на охоте, – с легкой усмешкой ответил Сэмюэль, – но мне кажется, мы договорились обращаться к друг другу по именам, вы не забыли?

В этот момент снова заиграл оркестр. Не колеблясь ни секунды, Оливия протянула руку со словами:

– В таком случае, Сэмюэль, вы сделаете даме честь, пригласив ее на танец!

В ответ полковник сверкнул белозубой улыбкой, взял руку Оливии и, обнял за талию, притянул девушку к себе намного ближе, чем диктовали правила даже такого нового и несколько неприличного танца, как вальс. Грациозно и свободно они заскользили по навощенному паркету из орехового дерева, подхваченные волнами певучей мелодии, – удивительно красивая, словно созданная друг для друга пара.

– Вы великолепно танцуете, Сэмюэль, – шепнула полковнику Оливия, убежденная, что он слышит, как учащенно бьется ее сердце, подчиняясь волнующему ритму музыки.

– Как и вы, Оливия. Признаться, Сент-Луис удивил меня и порадовал. В Вашингтоне никто не поверит, что в этой глухомани танцуют вальс.

– В прошлом году учитель танцев из Нового Орлеана обучал здесь всех желающих вальсу и прочим новомодным европейским танцам. Не такие уж мы отсталые, как думают в Вашингтоне, – весело отозвалась Оливия. У нее кружилась голова и все плыло перед глазами от ощущения близости этого человека, кружившего ее в вихре вальса.

– Люди здесь действительно не отсталые, а, напротив, скорее весьма передовые, – поддразнил Сэмюэль.